Демократы

Старая женщина махнула рукой:

— Вы тоже не можете мне ничего посоветовать!

В разговор вмешалась невестка Милка:

— Клин вышибают клином. Если это любовь, ее надо выбить любовью. Познакомьте Яника с девушкой более красивой, милой и возвышенной, нежели его кухарка. Я не верю, чтобы человек, которому предлагают на выбор золото и камень, выбрал камень, если он, конечно, в здравом уме. Ну а Яник пока еще с ума не сошел.

— Любовь, как и вино, отнимает разум, — возразила старуха, — любовь слепа. Разве не говорят «влюбленный до безумия» и «слепая любовь»? Влюбленный ничего не видит, он не отличает золота от камня.

— Это — романтика, — стояла на своем Милка, — нынешние молодые люди совсем не романтики.

— Каждый влюбленный — романтик, — вмешался Дюрко. — Разве в наше время не бросаются со скал, не травятся, не кидаются под поезд, не топятся, не вешаются, не стреляются из-за несчастной любви, из-за какого-нибудь красивенького цветочка или фальшивого стебелька? А сколько красивых цветов и крепких стеблей в поле! Так нет! Они убивают себя именно из-за этой розы, из-за этой веточки — она для них единственная… Это и есть романтика!.. Допустим, у меня в лавке триста бутылок бадачонского вина. Все бутылки одинаковые, одинаковые виньетки, одинаковый вкус, одинаковая крепость, а романтик придет и скажет: «Дайте мне вот эту бутылку, если не дадите, я застрелюсь». Вы возразите: «Зачем же стреляться, ведь тут еще двести девяносто девять бутылок, я могу дать вам любую». А он ответит: «Нет, именно эту». — «Эту не дам». И он застрелится. Вы скажете: «Это глупость». А я говорю: «Нет, это — романтизм, которым и сегодня еще живут иные современные писатели, так называемые модернисты».

— Налейте Янику лучшего вина, — настаивала Милка. — У кого есть шампанское, тот не станет пить самогон… Вот я и советую: покажите ему лучшее, и он забудет о худшем.

Этот совет понравился старой матери. Она слушала, а в голове уже роились планы. Она вспомнила свою сестру Корнелию, вдову богатого фабриканта. Она богаче всех в семье. После смерти мужа ей досталось имение в тысячу двести моргов, у нее единственная дочь Мария — вдова. У Марии — дочь Изольда (или Ольда), которая со временем унаследует все брезницкое имение. Ландикам, значит, останется, по словам Штефко, только дырка от бублика.

— Эта девчонка — обуза, с ней не так просто разделаться, — говаривал Штефко. — Не будь ее, нам бы досталось по четыреста моргов. Но мы — «везучие»! Нам неоткуда дожидаться наследства… А какая земля! Морг по четыре тысячи крон, не меньше, Яник вряд ли стал бы сам хозяйничать, — прикидывал Штефко, — а у Дюрко одна страсть — торговля… Сестре я бы заплатил половину стоимости…

У него в блокноте получалось: четыреста по 4000, тысяча двести по 4000, четыреста по 2000… Совсем неплохой заработок… Жаль, что там эта девчонка…

«Нельзя ли в самом деле послать Яника на лето к Корнелии, — соображала мать, — показать ему барскую обстановку и блеск богатства. Может быть, там и девушка какая-нибудь сверкнет на его горизонте, очарует его и выбьет из головы эту блажь… Корнелия, правда, нам как чужая, но, быть может, в ней еще жива любовь к сестре? Надо попробовать…»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Летний отдых

Так доктор Ландик попал к тетке Корнелии Микловой, в ее прекрасное брезницкое имение, где она жила в период летних и осенних полевых работ. Тут ему предстояло провести свои трехнедельные каникулы, или, выражаясь официально, «отпуск для поправки». Тут он должен был забыть Гану, новая любовь должна была выбить старую, как клин клином, а Ландик — «напиться шампанского», чтобы забыть о «самогоне».

Имение было превосходное; хозяйство, как показалось Ландику, — образцовое, везде порядок, чистота. За годы работы в управлении (особенно во время забастовок, когда приходилось выяснять причины недовольства рабочих) Ландик повидал немало барских имений, сданных в аренду евреям. Там его всегда поражал развал и разорение. Ветхие заборы, полуразвалившиеся ограды, жалкие остатки ворот, дырявые крыши, загаженные стены хлевов, грязные дворы, скверные ухабистые дороги, срубленные деревья. Лениво слоняющиеся люди, грязные дети, нахмуренные лица.

А в имении тетки ореховые аллеи окаймляют превосходные дороги, дворы подметены, домики, хлева, амбары, курятники, сушильни табака выбелены, ворота, заборы и ограды — в полном порядке. Люди почтительны, здороваются. Небольшой белый дом с верандой окружен парком, деревья молодые, еще не окрепшие. Кусты роз, цветы на газонах и клумбах; всюду круглые белые столики, белые стулья и скамейки. За домом — фруктовый сад и огород, в конце огорода — пасека с покрашенными в белый цвет ульями. А кругом — поля.