Демон

С приближением утра холод делался все пронзительнее, но Гарри даже не шевелился. Когда солнце приблизилось к горизонту этого дня Воскресения Христова, к входу в собор подошли еще несколько человек. Кто-то пытался заговорить с Гарри, но он либо полностью их игнорировал, либо раздраженно дергал плечом, давая понять, что не хочет общаться, и держался особняком среди всех, кто стоял вместе с ним на ступенях собора в холодном сумраке пасхального утра.

Ближе к рассвету очередь стала длиннее, и вскоре первые проблески зари показались на небе, безоблачном и безмятежном, а потом взошло солнце, и на свету тени сделались резче. Разговоры в толпе стали радостнее и оживленнее, когда солнечное тепло коснулось людских лиц. Люди постоянно поглядывали на часы, на соборную площадь уже доносился шум утреннего уличного движения и приближал наступление нового дня. Гарри смутно осознавал, как подъезжают съемочные группы с разных телеканалов, расставляют свое оборудование, готовятся к съемкам. Он услышал, как кто-то сказал, что мессу кардинала Летермана будут транслировать по всему миру, и ее будут смотреть около двухсот миллионов человек. А затем двери собора открылись, и день начался уже официально. Наступило пасхальное воскресенье.

Гарри

еще крепче прижал к груди сверток и вошел внутрь. Медленно, не торопясь, он направился к месту, которое давно уже мысленно выбрал. Дошел до первого ряда скамей, свернул налево и сел. И стал ждать.

Он смотрел в пол у себя под ногами, прижимая к груди сверток, спрятанный под пиджаком. Пол менял цвет и фактуру, но Гарри этого не замечал. Безучастный ко всему, что творилось вокруг, он не слышал, как люди заходят в собор, преклоняют колени и молятся, перебирая четки. Орган играл очень тихо, почти сливаясь с гулом людских голосов.

Солнце снаружи светило все ярче, и пол под ногами у Гарри тоже сделался ярче, витражные окна ожили и засияли под солнцем, и тепло жизни, исполненной бесконечной любви, запечатленной на этих стеклах, залило все пространство собора и согрело тяжелые камни.

ГОСПОДЬ ВОИСТИНУ ВОСКРЕС, АЛЛИЛУЙЯ. ЕГО ЕСТЬ ЦАРСТВИЕ, И СИЛА И СЛАВА, ВО ВЕКИ ВЕКОВ.

Солнечный свет проникал во все ниши и сумрачные уголки, мягко смывая покров темноты со Страстей Христовых на Крестном пути

Да пребудет с тобою Господь.

И с тобой.

Мир тебе.

И тебе.

и со страстной мольбы Иисуса, Сына Человеческого, о прощении людских грехов, и витражи, полные света и жизни, взирали с любовью на муки Христовы и на всех, кто пришел праздновать Воскресение Господне и воспеть славу Спасителю

Помолимся, чтобы Воскресший Христос

не оставил нас в Своей милости.

Аминь

а Гарри по-прежнему смотрел в пол, смотрел в одну точку, не замечая всепобеждающую красоту и великую радость любви и мира, разлитые вокруг, он сидел, погруженный в себя, и не чувствовал ничего, кроме боли и отчаянной безысходности в этой выгребной яме, что разверзлась у него внутри, в этой черной дыре, от которой ему было не убежать

…и Он ходил, благотворя

и исцеляя всех, обладаемых

диаволом, потому что Бог был

с Ним…

он не чувствовал ничего, кроме всепоглощающей тошноты, расплескавшейся по всему телу, по рукам и ногам, вплоть до кончиков пальцев, тошноты, сотрясающей кости, и черный недуг, поселившийся в нем, был почти осязаемым, почти видимым, он питал сам себя, мерзкий, чудовищный, страшный, и тошнота уже сделалась невыносимой, и все что ему оставалось – погружаться все глубже в себя, все теснее сливаясь со своей болезнью

…О Нем все пророки свидетельствуют,

что всякий верующий в Него

получит прощение грехов

именем Его. – Таково слово Божие.

Возблагодарим Господа

за все милости Его, на нас, грешных,

явленные.

и он еще крепче вцепился в сверток и прижал его к животу, согнувшись под тяжестью собственного отчаяния, и внутренне сжался от ужаса перед тем, что должно было произойти, но не находил в себе сил крикнуть «Нет» и отступиться, и теперь оставалось лишь следовать этой всесокрушающей безысходности, что высосала из него все соки, и ноги так ослабели, что он едва мог сидеть,

…Милость Его безгранична.

Сей день сотворил Господь:

так возрадуемся и возвеселимся!

и его неодолимо тянуло все глубже и глубже, навстречу тому, что его ужасало, и голос кардинала плыл сквозь косые лучи яркого пасхального солнца, и молящиеся преклоняли колени, склоняли головы, и только Гарри сидел неподвижно, и орган ощутимо звучал, и пел хор, и месса шла своим чередом, и волны слез бушевали у Гарри внутри, и бились в глаза, словно море в утес