Демон

Кларк Симмонс встал, на мгновение замер, принимая аплодисменты, затем улыбнулся и поднял руку, прося тишины. Спасибо, большое спасибо. Очень приятно видеть всех вас на нашем общем празднике. Как и мой друг Уолтер, он взглянул на Уэнтворта, я не хочу портить прекрасный ужин и утомлять вас долгой речью. Он улыбнулся и дождался, пока не стихнут смешки. Однако я хочу выразить искреннюю благодарность всем вам, верным сотрудникам фирмы. Именно благодаря вашей ответственности, преданности общему делу, энтузиазму и добросовестному отношению к работе этот год получился самым успешным за всю пятнадцатилетнюю историю компании. Мы растем, мы развиваемся, и сейчас я бы хотел объявить о создании новой должности, возможность и необходимость которой обусловлены этим ростом… и представить вам джентльмена, который станет нашим новым и первым в истории компании младшим вице-президентом – Луиза и Рэй быстро взглянули на Гарри с радостными, поздравительными улыбками, и Луиза уже потянулась к его руке, но Гарри поспешно убрал руку со стола, сделав вид, что у него зачесалась шея. Должен признаться, этот талантливый молодой человек еще не знает о своем близящемся повышении, и это станет для него сюрпризом. И для него самого, и для его очаровательной супруги. Леди и джентльмены, поприветствуем нашего младшего вице-президента Марка Дэвиса – ахи и охи, бурные аплодисменты, и Марк Дэвис удивленно моргает и улыбается, счастливый, испуганный и растерянный, и его жена подпрыгивает на стуле, истово хлопает в ладоши, кричит «ура» и подталкивает своего мужа к президенту Симмонсу, и все сидящие рядом тянутся, чтобы пожать Марку руку или похлопать его по спине, пока он нерешительно идет вперед, и Кларк Симмонс подает ему руку для рукопожатия, а за ним и Уолтер Уэнтворт, и кто-то в зале кричит «речь, даешь речь», и остальные поддерживают, все хотят речь, и Марк Дэвис стоит между Уэнтвортом и Симмонсом, и те с двух сторон приобнимают его за плечи, нового младшего вице-президента компании, рябят фотовспышки, снимки будут нужны для отраслевых изданий, и наконец крики и аплодисменты стихают, и Марк Дэвис теперь может заговорить, а Луиза и Рэй недоуменно смотрят на Гарри, вопросительно хмурясь, и Гарри улыбается, как идиот, изо всех сил старается удержать эту проклятущую улыбку, и пожимает плечами в ответ на невысказанные вопросы Луизы и Рэй, и надеется, что его кожа не лопнет от жара, нарастающего внутри, и тошнота, плещущаяся в желудке, не прорвется наружу сквозь ком, вставший в горле, и Уэнтворт с Симмонсом сидят – улыбаются, и этот тупой баран Дэвис что-то бормочет о том, как он счастлив и как будет стараться оправдать возложенное на него доверие, он понимает ответственность этой должности – новой должности, дятел, – и ему хочется поблагодарить свою замечательную жену за любовь и поддержку, благодаря которым он сумел добиться таких успехов – и он еще долго бубнит благодарности всем и каждому, переливает из пустого в порожнее, заикаясь от волнения, и наконец затыкается и садится, и все ему хлопают, словно стадо умственно отсталых тюленей, и Гарри чувствует, как Луиза и Рэй прожигают его глазами, будто две матери, которым только что сообщили, что их сын – серийный маньяк-убийца, и теперь ему нужно встать перед ними и распахнуть грудную клетку, чтобы каждый мог заглянуть прямо в него и увидеть все уродство и гниль, что скрывались внутри, медленно исходя гноем, ему нужно придумать какое-то объяснение, почему он здесь сидит, пока этот ублюдочный подхалим Дэвис принимает почести и поздравления, и эта его истеричка-жена визжит дурным голосом и висит у него на шее, как альбатрос-сифилитик, как будто этот тупой мудила и вправду добился чего-то такого, чем можно гордиться, в то время как ему не всегда удается почистить зубы и причесать волосенки, не перепутав зубную щетку с расческой, и Гарри по-прежнему улыбался, неслышно скрипя зубами, улыбался Луизе и Рэй, и у него было чувство, будто ноги сейчас оторвутся от тела и убегут прочь, и он снова пожал плечами и хотел рассмеяться, но побоялся, что его вырвет прямо на стол, и он старательно изображал невозмутимость, как бы давая понять своим двум суррогатным матерям, что он мог бы получить эту должность, но сам отказался, поскольку видит свое будущее иначе, но он не мог это сказать, просто подразумевал всем своим видом, потому что нельзя, чтобы кто-то узнал, поползут слухи, зачем это надо, и, собственно, нет никакой трагедии, это так, пустяки, его ждут еще более великие свершения, и потом, Дэвису эта должность нужнее, ему надо кормить семью, бедному дурню, поэтому он получил повышение, вот основная причина, и как бы там ни было, ему лично глубоко по хрен на всю эту хрень, и шея и плечи у Гарри так напряглись, словно мышцы готовились лопнуть, и боль была такой адской, что казалось, он сейчас либо грохнется в обморок, либо запрыгнет на стол и закричит, и эта треклятая улыбка словно зацементировалась на лице, и Луиза и Рэй вроде бы ничего ему не говорят, и постепенно он начал осознавать, что происходит что-то еще, что-то новое, что-то вдобавок к гулу застольных бесед и смеха, и он уловил краем глаза движение и вдруг услышал музыку, танцевальную музыку, он моргнул пару раз, и лицо, словно схваченное цементом, немного расслабилось, и сердце уже не колотилось в груди с такой силой, будто пыталось пробиться сквозь ребра, и грохот крови в ушах поутих, и он расслышал какое-то подобие связанной фразы, кажется, Рэй обращалась к нему, мол, иди танцевать, что сидишь, как шлемазл, так всю жизнь и просидишь, и Линда звонко рассмеялась, и Гарри почувствовал, что поднимается на ноги, которые жутко болели, сведенные судорогой, и слезы выступили на глазах, когда он попытался сделать шаг, и сморгнул слезы, и хохотнул, едва не споткнувшись, оставалось надеялся, что ноги не подогнутся, и он чуть ли не ощупью дошел до танцпола, опираясь о спины и плечи сидящих за длинным столом, и наконец-то почувствовал, что к ногам возвращается сила, и можно уже не бояться упасть, и он буквально вцепился в Линду, но к счастью, в толпе танцующих было так тесно, что ему просто не дали бы рухнуть на пол, хотя он вроде бы уже мог и сам устоять на ногах, и откуда-то изнутри словно повеяло тихим ветром, который все-таки раскрошил корку цемента, сковавшую Гарри и прилепившую улыбку к его губам, и он еще ближе притянул к себе Линду и прижался щекой к ее уху, чувствуя легкую ткань ее платья и свое собственное дыхание, прошедшее сквозь фильтр ее волос и вернувшееся к нему.