Демон абсолюта

Бои в Афганистане, смуты на северо-западе Индии, в Египте и Палестине. Офицеры и агитаторы Фейсала, укрывшиеся в Трансиордании, ждали случая возобновить борьбу, не зная, с какой армией; и самое серьезное: Мустафа Кемаль, который сначала заигрывал с Англией, теперь был ее противником и оказался на стороне Советского Союза.

Греко-турецкая война продолжалась. С июня по сентябрь греки побеждали; но турки собирались разбить Армению, созданную в сентябре президентом Вильсоном. Военная помощь России позволила бы кемалистской Турции больше не быть разоруженной. И Англия, которая нуждалась в мире настолько, что в июле покинула Кавказ с его нефтью, знала, какое влияние Турция, враждебная западным державам и находящаяся на грани революции, могла оказать на турецкие меньшинства Месопотамии, на курдов Мосула, на лучших из солдат Среднего Востока.

Сэр Перси Кокс прибыл в Багдад в октябре.[656] Хотя подкрепления, посланные из Индии, заняли некоторые города, вооруженное восстание было далеко не разбито; опасались, чтобы оно не вспыхнуло и, главное, не пришло на курдские территории — а Турция претендовала на Мосул. Администрация была так же неспособна обеспечить мир, как и собрать налоги.

Инструкции, полученные сэром Перси Коксом, существенно не отличались от тех, которые получил Арнольд Уилсон, но предполагалось, что он действительно станет их применять. Временное арабское правительство, которое новый верховный комиссар поручил сформировать, оставалось подчиненным, контролировалось английскими советниками. Но сэр Перси Кокс объявил об амнистии приговоренным по обвинению в вооруженном восстании; о преобразовании армии в национальную; о возвращении офицеров шерифской армии Сирии, рассеянных по Трансиордании, Киликии и Хиджазу; о создании иракской гражданской администрации; наконец, о выборах арабского суверена. Имя нового верховного комиссара — которое за те месяцы, когда происходила вся эта полемика, было противопоставлено имени полковника Уилсона — приняло символическое значение. Наконец, вооруженное восстание было отчаянным предприятием; политические лидеры Багдада, если бы они захватили власть, были мало уверены в том, что им удастся обратить к порядку восставшие племена, и думали, что Англия не выведет войска из Месопотамии; а шерифское правительство будет потом разбито в Багдаде, как было разбито в Дамаске. Через пятнадцать дней после прибытия сэра Перси Кокса было установлено временное арабское правительство под председательством религиозного вождя суннитов Багдада, Накиба.[657]

Джаафар стал — что показательно — министром обороны.

Из Лондона лорд Керзон тормозил это движение, которое принимал неохотно. Угроза генерального восстания курдов в Мосуле оставалась в силе. Тем временем верховный комиссар телеграфировал, что временное правительство оказалось не менее эффективным, чем была англо-индийская администрация, подтверждал, что эксперимент можно было продолжать…

В ходе беседы с Ллойд-Джорджем Лоуренс заявил полушутя, что не было иного лекарства, кроме отставки лорда Керзона. Ллойд-Джордж ответил улыбкой. «Если нельзя исключить лорда Керзона из Министерства иностранных дел, — сказал Лоуренс, — надо убрать Средний Восток от него…»[658]

Был ли это еще один парадокс? Ллойд-Джордж собирался освободить Месопотамию от контроля Министерства иностранных дел, отыскав в Министерстве по делам колоний личность первого ранга, которой можно было доверить Средний Восток. Он мечтал о Уинстоне Черчилле.

Тот после беседы с ним, в свою очередь, вызвал Лоуренса. Он встретился с ним в первый раз, когда был секретарем государства по обороне, во время конференции. «Вы должны увидеться с этим незаурядным молодым человеком»,[659] — сказали ему. Черчилль тогда не знал о подробностях кампании в Леванте. В конце завтрака он заговорил об орденах, которые король хотел вручить Лоуренсу, и от которых тот отказался. Черчилль думал, что Лоуренс отказался от них публично, во время приема военных, и выразил возражения против такого поведения. Лоуренс, не уточняя фактов, просто ответил: «Это было единственное средство, которым я располагал, чтобы сообщить королю о том, что пытаются сделать от его имени»[660].

Другая встреча, несколько недель спустя, последовала за этой. Черчилль был поражен необычайной личностью своего собеседника, сдержанной силой, которая обнаруживалась в его медленном, низком голосе. Он помнил, что после их первой встречи он в первый раз затребовал рапорты по арабскому вопросу и расспросил Ллойд-Джорджа…[661]