Демон абсолюта

Потом при каждой схватке арабов разбивали, начиная от их атаки под Мединой, как и в горах Субх, как и в Нехль.

С того часа, как Лоуренс увидел, что его первые предложения приняты, до Эль-Уэджа, не произошло ни одного настоящего сражения. Однако турки не атаковали ни Йенбо, ни Рабег, они отказались от своего похода на Мекку, были заперты в Медине или прилипли к Хиджазской железной дороге. Все это происходило так, как будто всякое сражение в Аравии было бесполезным.

Если бы арабы атаковали Медину, они были бы снова разбиты; если бы они попытались преградить железную дорогу на фронт, они были бы опять разбиты; но если бы, оставаясь недосягаемыми, они каждый день атаковали бы плохо защищенные места среди девятисот километров рельсов, турецкое выступление просто не могло бы произойти: ведь Фахри не мог пойти на риск, чтобы его армия была блокирована в пустыне.

Главной целью арабов становилась материальная база противника. «Мертвого турка легче заменить, чем локомотив». Мюррей тяжело продвигался через Синай, следовал километр за километром вдоль своей железной дороги, трубопровода, новых дорог. Пародируя Тацита: «Они превращают страну в пустыню и называют это миром»[304], Уэйвелл говорил о египетской армии: «Они превращают пустыню в фабрику и называют это войной»[305]. Но эта фабрика навязывала индустрию и туркам: а Лоуренс считал, что лучше зарыть ее песками. Если бы он заботился не о том, чтобы развязать бой, но о том, чтобы взрывать мосты и поезда, парализовать армию Фахри, а затем армию Палестины, техническое превосходство переходило к арабам: Египет поставлял им больше мин, чем было локомотивов у турок. Важный элемент во всякой внезапной атаке — они могли иметь превосходство в вооружении. Пятьсот отборных арабов с автоматами были сильнее, чем пятьсот турок с ружьями, даже если бы у тех были пулеметы и несколько пушек. С такими легкими отрядами, которые ударяют и скрываются в пустыню, недосягаемые, можно было каждую неделю атаковать множество вражеских постов, с верной победой и малой кровью.

Объектом, который навязывал Мюррей, была Медина. Ведь Мюррей, верный традициям военный, считал, что «цель всякой войны — уничтожение вооруженных сил противника»[306]. Арабская армия была в глазах каирского штаба лишь самым эффективным средством взять или изолировать Медину.

С начала кампании все арабские действия сходились — часто в мечтах — на Медине, как турецкие действия — на Мекке. Эта армия шерифов, которую Лоуренс хотел создать, чтобы с ее помощью поддерживать партизанскую войну иррегулярных сил, и в его глазах имела одну цель — Медину. Если он, когда выступал в Ведж, мог надеяться, что турки, оставленные в Медине, были обездвижены, потому что Фахри вынуждала к этому потеря верблюдов — что он планировал? Перерезать железную дорогу, чтобы снова выступить против изолированной Медины. Но что теперь значила Медина?

Она не была базой для Фахри: он не мог туда удалиться. Ведь арабы не были еще достаточно сильными, чтобы разбить турецкую армию в Хиджазе, и надо было надеяться не на то, что она уйдет оттуда, а что она останется там. Для этого достаточно было сделать работу железной дороги сомнительной, чтобы Фахри не мог предпринять выступление, поддерживаемое исключительно железной дорогой. Этим занимались подрывники Эль-Уэджа. Надо было, чтобы такие же отряды подрывников были присоединены к войскам Абдуллы. И чтобы обороне железной дороги была противопоставлена угроза ей с фронта Трансиордании, где Фахри не мог ее охранять.

Так же, как страсть Лоуренса, всегда ориентированная на Дамаск, ход войны призывал его на север. Ключ к Аравии был на палестинском фронте: целью этой войны было уничтожение не армии в Медине, но той армии, которая атаковала Мюррея. Если бы армия Мюррея была разбита, Медина была бы рано или поздно освобождена, а Мекка взята. Лоуренс всегда подозревал, что арабы, иррегулярные силы, не могли в одиночку добиться решительной победы; что им следовало быть на службе у регулярных сил. Эти силы он надеялся отыскать в армии, формирующейся под командованием Мавлюда. Но чем была эта армия, никогда не бывшая шерифской, в сравнении с армией Мюррея?

Арабское движение каждый день расширялось, так почему оно не должно было расшириться до Дамаска, до Алеппо? Одно лишь взятие Эль-Уэджа, угрожая железной дороге, сделало невозможным сосредоточение турецких сил против Мюррея; почему нельзя было сделать то же самое практически везде, где существовало арабское движение? Почему бы — не пренебрегая организацией армии шерифа — не рассматривать арабское движение в целом как пятую колонну египетской армии?

Действия арабских сил не против какой-либо позиции или турецкой армии, а против Хиджазской железной дороги освобождали Мекку, запирали Фахри в Медине и, несомненно, позволяли освободить Мюррея от угрозы в двадцать пять тысяч человек; то, что Лоуренс делал инстинктивно, отныне он собирался делать систематически.[307]