Демон Эльдорадо

Энки даже издалека смотрелся величественно, как и подобает богу. Это был старец с седой бородой, одетый в длинный, невероятно белый балахон, на котором были вышиты рогатые змеи и две ласкающиеся пумы. Выбеленные веками волосы Энки скрепляла золотая тонзура. Один из его помощников, одетый в простое красное пончо и холщовые штаны, опирался о короткий Посох смерти, второй держал на согнутых руках открытую Книгу жизни. Глядел он преимущественно в нее, лишь изредка косясь по сторонам.

И боги, и их посланец Алекос были куда выше ростом, чем любой из аймара, – на локоть, не меньше.

И еще на помосте находились двое бывших дикарей, нынешних аймара. Они стояли на коленях на самом краю настила, со связанными руками и ногами, и воины держали их за волосы, не давая опустить головы. Жертвы должны были видеть свою смерть в лице мастера церемоний.

В какой-то момент Кетуку показалось, будто юноша узнал его и улыбнулся, и от этой улыбки воина словно окатило дыханием горного ледника. Но эти люди леса в самом деле выглядели счастливыми! Они как будто прощали всех собравшихся сегодня на праздник и радовались вместе с ними.

В громе торжественной, волнующей музыки приближался треугольник жрецов, и вот он уже вступил на площадь в основании Храма. Движения священного танца ускорились, по ушам Кетука ударил усиленный стенами зданий грохот барабанов и визг бамбуковых флейт.

Наткнувшись на подножие пирамиды, музыканты вытянулись цепочкой вдоль него. Мастер церемоний с воздетым к небу длинным золотым кинжалом стал подниматься к помосту. Подтянулись и «орел» с «ягуаром», явно уставшие от долгой ритуальной схватки – движения их были довольно вялыми. С видимым облегчением эти персонажи разошлись в разные стороны, чтобы освободить место для мастеров с их лучшими поделками и старых воинов, которые несли на длинных палках крупные и хорошо сохранившиеся головы убитых когда-то врагов.

Чего только не принесли в дар Энки и его молодым богам! Великолепную одежду, кувшины самых причудливых форм, кубки, курительницы… Были тут и вазы, и флейты в форме морских раковин, и статуэтки мужчин и женщин с грудями на голове, и кувшины-свистуны, и расписанные всеми мыслимыми животными чаши. Были на них угловатые узоры черным по желтому, что так любят просоленные морскими ветрами рыбаки с берегов западного океана. Но и плавные синие линии, воплощение мечты обитателей знойных южных пустынь о море, попадались нередко.

Утвари же, разных веников, игл, рукавиц, родильных кирпичей, крашеных шерстяных клубков и тому подобного было не счесть. Золотых украшений также принесли немало: подвески для носа, амулеты, кольца, браслеты, бусы, ожерелья… Золотых дел мастера приберегли для праздника в честь бога Энки свои самые лучшие изделия: кубки с изящной чеканкой, щипцы для волос, гребни. И наконец, блестящая масляная лампа из редкой самородной меди, к которой мастеру удалось прикрепить отполированные камешки бирюзы.

Все принималось слугами Храма на вместительные подносы, их сменяли следующие, и поток подношений стекал слепящей волной в глубины пирамиды, чтобы пополнить сокровищницу Таури.

Когда сотня самых уважаемых аймара, многие из которых словно соревновались количеством отрубленных в битвах голов, заняла лучшие места напротив помоста, со стороны нижних кварталов на площадь попытался пробиться обычный народ. Все толкались и вопили в предвкушении редкого зрелища.

Тут уже Кетуку и его соратникам пришлось вступить в дело, ограничивая рвущихся к Храму горожан, – тумаками и под угрозой кинжала он помогал оттеснить людей от площади. Давно уже, ох как давно не приносили богам такую щедрую жертву, как сегодня.

– Не зевай, – строго указал ему десятник, когда прошел вдоль шеренги своих воинов. – Самое главное будет, когда жрец вырвет им сердца. Каждый захочет, чтобы на него упала капля жертвенной крови.

Сапана взмахнул руками, отчего перья на его головном уборе разлетелись в стороны и вновь улеглись, словно крылья. Гул на площади стих, зато стали отчетливо слышны ритм и музыка. Рваное море одинаковых чиновничьих пончо в черную полоску замерло.

Флейтисты, барабанщики и прочие жрецы с инструментами вскочили на нижний ряд камней Храма, отдаляясь от замершей толпы. Так же поступили и «пума» с «орлом», только они возобновили танец еще выше, почти под самым помостом. Вместе с резкими, как будто дергающими жилы звуками в них пробудились новые силы, движения танцоров обрели особенную четкость и символичность.

У Кетука, так же как у всякого на площади, сдавило грудь восторгом. Он уже не видел за пеленой священного трепета ни лиц обоих молодых людей, захваченных им в лесу, ни Посоха смерти Энки, ни алых нарядов Таури и Аталая. И даже странное, спокойное лицо Алекоса не привлекло его.

– Пусти, Кетук, – прохрипел сзади чей-то знакомый голос.