Демон Эльдорадо

Молодой воин сбросил чары рвущей душу музыки и резко обернулся. Это был Синчи. Бывший солдат сильно сдал за последний месяц и сгорбился, будто отсутствующая рука лишила его жизненной силы. Одет он был неряшливо, а пончо его в двух местах было прожжено. От друга крепко пахло чичей.

– Пусти меня туда, – взмолился он и ухватил Кетука за локоть. К счастью, другие нищие, калеки и старики не слишком напирали, упиваясь доступным им зрелищем бога Энки и сына Солнца Таури. – Он посмотрит на меня и вернет мне руку, как вернул другим их здоровье.

– Нельзя, – проговорил Кетук через силу.

– Ему только и нужно, что посмотреть мне в глаза! – Синчи еще крепче вцепился в бывшего соратника и готов был, кажется, упасть перед ним на колени.

– Он тебя не увидит…

– Забыл, как я тебя спас? – прошипел Синчи, оскалив желтые зубы. – Так, значит, ты чтишь старую дружбу?

– Энки не лечит взглядом, поверь мне. Тем более не отращивает людям то, что они себе отрезали.

– Ах, вот ты как! А ведь это ты, ты отрубил мне руку! Поделись пальчиками, – захныкал вдруг Синчи и впился грязными ногтями в запястье Кетука, заставив того дернуться от боли и отвращения.

– Что такое?

Слева возник, как всегда, бдительный десятник, и Кетук почувствовал, что рукав его уже никто не держит.

Скользнув взглядом по толпе бедняков за спинами своих воинов, командир прошел дальше. При этом он старался не потревожить жителей города, удостоенных чести присутствовать на площади, в поле зрения богов.

И тут Энки заговорил. Едва лишь его помощник поднял руку с Посохом смерти, как шум на площади мгновенно стих. Слова, произносимые богом, звучали очень похоже на привычные, знакомые каждому аймара с младенчества. Но в то же время они напоминали скрип жернова, размалывающего маисовое зерно, и скрежет точильного камня. От них перед глазами вставало жестокое лицо бога-ягуара с торчащими вверх и вниз, обмазанными кровью клыками.

– Народ аймара могуч, – сказал бог Энки. – Он избран небом для претворения в жизнь великой мечты Творца, и мне поручено водворить на земле его мудрый замысел. Я уже поделился с вашими правителями и в первую очередь с сапаной Таури, как мы будем воплощать планы великих создателей вашего мира. Этот ритуал всего лишь начало. Кто-то из вас в душе может подумать, что для человека, пусть даже такого несмышленого, как этот дикарь, – он тронул голову склоненного перед ним лесного человека, – найдется куда более полезное дело, чем отдать жизнь во славу Творца. Я понимаю этих людей… По правде говоря, когда Балам предложил мне восстановить этот древний обычай, я был против. Но он сумел убедить и меня, и сына Солнца Таури. Прошу поверить мне как вашему богу, и вам воздастся.

Он взглянул на помощников и затем – на мастера церемоний. Уакаран, успевший обнажить руки по локоть, уже в нетерпении взмахивал ритуальным кинжалом, вновь снятым с запылившейся полки. Кетук же неотрывно смотрел на двоих молодых людей. Их так и не стали укладывать на помост, чтобы каждый мог видеть, как мастер извлекает бьющиеся сердца из еще живых тел.

Пронзительная музыка, умолкшая с первым словом Энки, зазвучала вновь, и сразу же толпа на площади и прилегающих улочках разразилась криками восторга. Многие помнили прежние яркие праздники, куда более кровавые, чем те, что устраивал сапана в последние двадцать лет, то есть после того, как сам стал полноправным сыном Солнца. Кетук слышал от отца, какими пышным были церемонии жертвоприношений и как много пленников отправлялось на небо во славу богов. Но потом пришли мирные времена, соседние города и поселения, отстоящие от Тайпикала на многие дни пути, отдали себя во власть Таури и его дипломатии. Враги остались далеко в лесу, за перевалом – да и то лишь потому, что нужно же иметь хоть каких-то врагов. Хотя бы тех, кто даже не ведает о твоем существовании, пока ты не придешь и не разоришь их дома, и для кого родные горы аймара – недосягаемый и почти сказочный мир.

Настал черед мастера церемоний. Его золотой клинок с круглым, словно месяц, лезвием сверкнул широкой дугой, замкнувшей два беззащитных горла. На мгновение притихший народ аймара одновременно выдохнул и вскинул руки, желая принять на ладони хоть одну крошечную капельку еще живой крови, предназначенной богам. Восторженные крики тысяч людей заглушил предсмертный хрип жертв.

Уакаран не стал рвать их сердца из груди! И среди криков радости Кетук различил несколько удивленных возгласов – он и сам едва сдержался от такого. Неужели богам больше не нужен трепет еще живого человеческого сердца?

Дикари упали вперед, так что головы их оказались за пределами помоста. Сверху на «орла» и «ягуара» полились струйки крови, и оба жреца, подставляя под них сложенные ладони, поочередно поворачивались к толпе и выплескивали на нее красно-черную и горячую жидкость.

И тут Кетук заметил отца. Акучо как мастер, работающий над заказом Храма, попал в число допущенных к пирамиде. Старик, кажется, обезумел от счастья – на него попала капля жертвенной крови, и он благоговейно размазал ее по щеке. Теперь будет долго этим гордиться…