Демон и Лабиринт

Одна из функций поэта заключается в том, чтобы прочитать мистическое слово в движениях, перипетиях персонажей, иными словами, придать им провиденциальный характер. Каким образом Жан Вальжан в своих слепых блужданиях прочерчивает искомый Гюго шифр? Гюго заимствует свою стратегию у Эдгара По, который заставляет своего героя Артура Гордона Пима блуждать по подземельям, в плане образующим мистический текст из эфиопского глагольного корня «быть темным», арабского глагольного корня «быть белым» и древнеегипетского «область юга» (По 1972, т. 1:385–386)[44]. Творение Бога — подземный лабиринт — здесь говорит восточными письменами, близкими к иероглифическим (эфиопский, древнеегипетский). Жан Вальжан также постоянно сталкивается с письменами (точнее — с алфавитом), образуемыми расположениями улиц и подземных каналов. Первый раз буква, составленная из улиц, возникает в эпизоде ночной погони Жавера за Вальжаном в лабиринте квартала Малый Пикпюс: «Жан Вальжан дошел до того места, где улица разветвлялась, расходясь вправо и влево. Перед Жаном Вальжаном лежали как бы две ветви буквы V» (1, 521). Я уже цитировал эпизод, где под Бастилией Вальжан попадает в сеть стоков, образующую букву F. Наконец, Вальжан достигает того места, где «лежала обширная клоака Платриер, настоящая китайская головоломка, простирающая свою хаотическую путаницу стоков в виде букв Т и Z под почтовым управлением и под ротондой Хлебного рынка до самой Сены, где она заканчивается в форме буквы Y» (2, 608–609). Гюго задолго до написания «Отверженных» дал подробный комментарий к природному мистическому алфавиту. Он содержится в дневнике альпийского путешествия 1839 года Гюго поднимается на гору Рижи, и открывающийся вид побуждает его к следующим размышлениям: «Перед глазами лежит не просто фрагмент земного шара, но фрагмент истории. Турист приходит сюда в поисках точки зрения; мыслитель здесь находит гигантскую книгу, где каждая скала — это буква, каждое озеро — фраза, каждая деревня — ударение, откуда подобно дыму вперемешку поднимаются две тысячи лет воспоминаний. Геолог может изучать здесь формирования горной цепи, философ — формирование одной из тех цепей людей, рас или идей, которые называются нациями» (Гюго б г а 30–31) «Одна и та же вершина, скала имеют на теневой стороне согласные, на освещенной — гласные Формирование языков в своей обнаженной форме проявляется в Альпах» (Гюго б.г. а.: 34)

Несколькими днями позже Гюго на склонах Юры обнаруживает начертанную высохшими потоками букву Y, в которой он видит множество символических значений, в том числе и знак человека, воздевающего к небу руки в молитве

В принципе Гюго здесь вписывается в определенную традицию, идущую вплоть до XX века Гора не случайно становится местом формирования божественных знаков. Так же как подземный лабиринт соотнесен с невидимым, так и гора соотнесена со сверхзрением. Знаки здесь образуются в неком пространстве специфически «аномального» видения. «Открытие» Гюго предвосхищает, например, распространение в США мифа о Горе Святого креста. Это гора в Колорадо, на склоне которой прочитываются очертания креста Она была сфотографирована в 1872 году Уильямом Генри Джексо ном, чья фотография в тысячах экземплярах разошлась по миру (Брюне 1989:15). Любопытно, что знак креста в горах обнаруживал и иной «последователь» Гюго — Антонен Арто. В стране индейцев тараумарас он находит священную «гору знаков», покрытую загадочными природными письменами. Арто дает любопытное объяснение, почему именно горы формируют природные иероглифы: «Природа хотела мыслить человеком. Так же как она привела к эволюции человека, она создала эволюцию гор» (Арто 1971:42).

Эволюция же понимается Арто как деформация. Знаки появляются в результате вытягиваний, сплющиваний, искажений. Сам по себе мистический знак является диаграммой приложения к земле неких сил. «Возможно, я родился с исковерканным, искаженным телом, как огромная гора», — замечает о себе Арто (Арто 1971:42). Отсюда навязчивое прозревание антропоморфных форм в абрисах скал: то это голый человек, выглядывающий в окно, то женская грудь и т д.

Жак Гарелли заметил, что этот примитивный антропоморфизм отражает «включение тела индейца тараумара в мир; удивительный способ, каким тот проживает и мыслит „здесь“ (1а) своего „здесь-бытия“ (etre-la) через расширение своего контура» (Гарелли 1982:93).

Индеец как бы проецирует свое тело во внешний мир, удваиваясь, шизофренически разрываясь между «собой» и своим внешним «двойником» Арто отмечал, что такое раздвоение сознания и умение переживать самые интимные эмоции как чувства другого характерны для состояний одурманивания пейотлем (peyotl), распространенным среди тараумарас. Человек таким образом проецируется в природные формы, обживает их, отчуждаясь в них. Сами же природные формы оказываются лишь зеркалом телесности и местом проекции Этот отделяющийся от тела и проецируемый двойник, этот Я-Другой и принимает форму Бога.