Демон из Пустоши

А отец с легкой полуулыбкой посмотрел на Василя и на Геру и снова повернулся к ее величеству.

— Думаю, можно попробовать. Процесс уже запущен, в прошлый раз, даже покинув библиотеку, Анонимус не сразу смог его остановить. Тем более что вы придумали восхитительное в своей простоте решение по поддержке нужного количества энергии фамильяра. Нужно будет только правильно рассчитать время, на которое хватает одной дозы.

— Да, этим мы тоже займемся. — Она встала и слегка наклонила голову.

— Тогда я вас оставлю на некоторое время.

И она вышла. А отец, улыбнувшись шире, повернулся к Василю:

— Ну здравствуй, сын. Я вижу, ты гораздо меньший скептик, чем твой младший брат.

— …Ты не видишь. Ты чувствуешь эмоции Василя через связь, — Гера скрестил на груди руки.

Отец рассмеялся:

— Конечно. Можно подумать, если бы у тебя вдруг появилась такая возможность, ты бы не стал ее использовать. Кстати, не хочешь сам проверить, насколько много во мне настоящего Аркадия? На собственном опыте? Я ведь могу тебя научить. Попробуешь, когда станешь делать своего мальчика фамильяром.

— Я подумаю. — Гера относился к происходящему слишком настороженно и серьезно. Впрочем, может быть, его беспокоило состояние Анонимуса. Сам же Василь внезапно понял, что от нервозности не осталось и следа. И что он совершенно искренне наслаждается диалогом отца и брата. Ведь Гера именно так бы и спорил с отцом, если бы тот дожил до нынешнего дня.

Отец же снова повернулся к Василю:

— Ты хотел меня о чем-то спросить? Тогда тебе лучше поторопиться. У меня сегодня еще очень много важных дел.

Василь вдруг ощутил легкий привкус горечи на языке. Даже сейчас у отца совершенно не было на него времени.

— Нет… не совсем. Просто поговорить… немного… — пробормотал он. Может, действительно не стоит тратить время на свои глупые переживания? В конце концов, каждая минута разговора забирает кучу сил у Анонимуса.

Отец посмотрел на него, слегка нахмурившись. Потом достал из внутреннего кармана плоскую коробочку, похожую на маленький портсигар. Вытряхнул оттуда капсулу и закинул в рот. Василь знал, что это. В капсулах была смешана кровь всех членов семьи. Их каким-то особым образом зачаровала Любава, и эти капсулы должны давать дополнительные силы и выносливость фамильяру.

Отец подошел и присел на край стола, оказавшись с ним лицом к лицу. И проговорил тихо:

— Я знаю, ты хочешь, чтобы я извинился. За то, что своей работе уделял гораздо больше времени, чем тебе. Больше, чем всей своей семье.

— Не всей… — вырвалось у Василя, — на Геру ты находил время. И я не в обиде. И не прошу извинений, но…

— Но хочешь их услышать, — отец улыбнулся. — Ты прав, я уделял твоему брату намного больше внимания, но лишь потому, что я понятия не имел, что мне делать с тобой. То, чему я мог тебя научить, тебе не подходило и только пугало. А я даже не знал, во что играют обычные мальчишки. Не думай, что Геру я любил больше. Просто… мне было с ним проще, понимаешь? Я не чувствовал неловкости, не боялся поступить неправильно. Но это меня не оправдывает, конечно. Поэтому я прошу у тебя прощения.

— Ты говоришь так, потому что я хочу это услышать. Верно? — спросил Василь. Ему стало отчего-то очень грустно. Нет, обиды у него действительно не было, точнее, была, но не на отца, а на то, что все так несправедливо, до боли неправильно сложилось. Всю жизнь он считал, что жизнь отца унесла война, в конце концов, детей, чьи родители не вернулись домой с фронта, было очень много. И смирился с этим. Может быть, потому, что считал: виновные в гибели его семьи понесли наказание. Теперь же, узнав, что убийца отца и матери спокойно умер в своей постели, окруженный уважением и почетом, он понял, что боль потери так и не прошла до конца, лишь утихла на время. И это он и хотел бы сказать отцу. Что любит его. Что где-то в глубине его души восьмилетний мальчишка все так же плачет по ночам и страшно скучает.

Отец не сводил с него взгляда. Потом негромко ответил:

— Конечно. Но я могу повторить все это, глядя в глаза Гере. И он подтвердит, что ни слова лжи здесь нет.

— Это зависит от того, чьи это эмоции, — усмехнулся Гера.

— Какая разница, чьи эмоции, память в любом случае моя, — парировал отец, — и там есть все: и любовь к Василю, и к тебе, и сожаления о том, чего мне так и не удалось сделать. — Он повернулся к Гере и посмотрел на него чуть насмешливо: — Не веришь? А между тем у меня было очень много времени для раздумий, пока я ждал Анонимуса. И если сохранить свои труды я ему поручить мог, то стать вам отцом — нет. Поэтому сам подумай, о чем я больше всего сожалел.

Василь почувствовал, как у него начало нестерпимо жечь глаза.

— Гера, — попросил он, хрипло из-за комка, застрявшего в горле, — не нужно… я верю. И ты тоже веришь, я знаю. У тебя просто характер… ужасный. Отец, у меня есть один вопрос.

— М-м? — тот обернулся.