Демон Максвелла

После такого долгого, странного дня я чувствовал себя измотанным и подавленным, а потому открыл на айпаде наше свадебное видео, поставил его на повтор и вывел изображение на телевизор, чтобы смотреть до утра. Я часто так делал. Временами от прямой трансляции пустой кровати Имоджен на меня накатывало одиночество, а наша кровать становилась слишком холодной – тогда я включал свадебное видео и засыпал под него на диване. Мне нравилось на нее смотреть. Нравилось закрывать глаза и засыпать под ее голос и смех. Это помогало, хоть и вгоняло в печальную меланхолию.

Тишину квартиры прервал невероятно громкий звонок.

Я подскочил, отчего фигурки вертепа разлетелись по сторонам, и рванул к телефону.

Откуда в Вифлееме…

– Алло?

– Прием, Юстон.

Я громко выдохнул.

– Прием, Орел-1. Ты сейчас в сугробе.

– Что?

Свадьбу мы сыграли в Озерном крае глубокой зимой. На Имоджен было алое платье с золотыми вкраплениями, и когда мы вышли на улицу для свадебной фотосессии, она казалась живым, полыхающим костром на фоне снега и голых черных деревьев. Я смотрел на экран телевизора, наблюдая, как моя подогретая шампанским и джин-тоником жена кружилась, хихикала и смеялась, утопая по щиколотку в снегу. Ало-золотая Имоджен выглядела самой счастливой женщиной в мире.

– Ау? – сказала Имоджен из телефона.

– Да, извини, – опомнился я. – Завис на минутку. Смотрю видео с нашей свадьбы.

– Правда? Как мило. Уже было мое падение?

– Какое из?

– Ха-ха.

– Еще нет, но скоро.

– Мы фотографируемся, да?

– Ага.

– Мне было охренеть как холодно.

Ало-золотая Имоджен в телевизоре остановилась, а затем наклонилась к Клэр, подружке невесты, и что-то прошептала. Они обе разразились смехом.

– Туфли тот день не пережили, – продолжила Имоджен из телефона. – Я хотела их оставить и еще поносить потом. Такие планы строила.

Я перевел сонный взгляд с телевизора на экран компьютера. Неубранная кровать Имоджен в кадре камеры «Общежитие 2» пустовала; ее тоже нигде не было видно.

– А ты чего звонишь?

– Серьезно? Так, ясно.

– Нет, я не это имел в виду. Я очень рад. Просто…

– Просто что?

– Я думал…

– Мы только что вернулись. Ты утром объявил себя абстрактным, вот я и решила тебя проведать, спросить, выходил ты на улицу или нет.

– Да, выходил. Виделся с Софи.

– Отлично. Как поживает прекрасная и восхитительная мисс Алмондс?

– У нее все хорошо. У нее все прекрасно и восхитительно.

– Ясно.

– Послушай, – сказал я. – У меня был очень странный день.

– Ладно, извини, поняла. Будем прощаться?

– Нет. Погоди. Я… У меня был очень странный день. Не в плане, что я всякого надумал. Произошло кое-что странное.

В телевизоре ало-золотая Имоджен с румянцем на щеках прислонилась к замерзшему дереву и, улыбаясь и смеясь, подшучивала над присевшим на корточки фотографом.

– Что произошло? Ты в порядке?

– Да, да, – уверил я. – Я получил письмо от Эндрю. Точнее, два письма.

– Чего он хочет?

– Не знаю. Думаю, у него неприятности.

– Он так сказал?

– Нет. Он ведь никогда ничего прямо не говорит. Письма очень… своеобразные. В утреннем была фотография, а в дневном он спрашивал, что делают книги.

– Не ввязывайся.

– Почему?

– Погоди секунду.

– Что?

– Прости, отвлекли. Не надо в это лезть, в общем.

– Погоди, – прервал я. – Ты сейчас…

Ало-золотая Имоджен споткнулась, вскинула руки и упала спиной в снег. Я засмеялся.

– …делаешь снежного ангела.

– И тебе не надоедает каждый раз это смотреть?

– Никогда не надоест.

– Я серьезно. Не связывайся с Эндрю.

– А еще…

– Том.

– Нет, послушай. Есть еще кое-что. Я думаю, это правда странно, и мне нужно с кем-то поделиться.

Имоджен из телефона выдержала паузу.

– Продолжай.

– Отлично. Итак…

«Давай все до последней детали», – сказал я себе.

– Ты знала, что в Библии в хлеву никогда не было вола и ангела? При рождении Иисуса, я имею в виду. Там вообще нет упоминания о воле, но во всех рождественских декорациях и пьесах всегда есть огромный вол.

– Ага.

– Странно, не находишь?

– Разве?

– Конечно странно.

– Хм. Ну, может, чуть-чуть.

– Это очень странно.

– «Не бойтесь, молвил он, когда объял их жуткий страх». Мне всегда эти строчки странными казались.

– Серьезно? – задумался я – Это ведь рождественская песенка про пастухов.

– Думаю, в Библии тоже что-то подобное есть. С чего пастухам бояться ангела? Нет, я понимаю, если бы я увидела, как ко мне с небес спускается парень с крыльями, я бы…

– Занервничала.

– Вот-вот. Но почему именно «объял их жуткий страх»? Словно они там до смерти перепугались. Странная рождественская история выходит. А она ведь самая главная. Ангелы – они ведь на стороне добра, да? Ангелы хорошие. Пушистые крылья, нимб из мишуры. Я однажды ангела в пьесе играла…

– А тетя Эйлин сделала тебе очень скверный нимб.

– …и всю пьесу мне пришлось поддерживать его рукой. Знаю, я тебе это каждый год рассказываю.

– Мне нравится, что ты каждый год мне это рассказываешь. Прямо-таки наша рождественская традиция.

– Ой, да ну тебя.

– Я серьезно.

– Да-да, конечно.

На пару секунд повисла тишина.

– Я когда-нибудь тебе говорил, что в детстве молился ангелам?

– Нет, не помню такого.