Демон Максвелла

– Не надо, – прохныкал я, как ребенок.

Каковы признаки увеличения энтропии? Кубики льда тают, чай остывает, крыши проваливаются, стеклянные вазы разбиваются, люди стареют – сюда подойдет все, что хоть как-то может быть связано с течением времени. Со временем все разваливается на части. Точнее, время проходит, потому что все разваливается на части.

Имоджен поцеловала его. Он толкнул ее на кровать, и она обхватила его руками, стаскивая рубашку.

Из-под груды книг затрезвонил телефон. Я молча поднял трубку.

– Не смотри. Пообещай, что не будешь. Я не хочу, чтобы…

– Что?

Имоджен плакала.

– Я скучала по дому, а потом…

– Семьдесят пять тысяч двести шесть.

Она не ответила.

– Зрители, – пояснил я.

Имоджен на экране оторвалась от губ мужчины, пока тот стягивал с нее топ.

– Господи, Том, пожалуйста, выключи.

– Я хочу, чтобы ты остановилась.

– Боже. Я…

– Мы были счастливы. Все это, – я нащупал рукой одну из книг, сброшенных с книжной полки в гостиной, – наша жизнь. Когда ты была рядом. Когда ты уехала. А теперь все кончено.

– Я не хотела.

– Это конец.

– Пожалуйста, выключи, – выдавила Имоджен из телефона сквозь слезы.

Имоджен на экране откинула голову: раскрасневшаяся кожа, приоткрытые губы. Я знал очертания ее тела, звуки ее дыхания. Знал, как сползает нижнее белье по бедрам, как выглядят ее икры, когда она прижимает колени к груди.

Когда все закончилось, внутри остались только холод и пустота. Я записал количество зрителей на листочке и прикрепил его на доску, потому что… Да нет никаких потому что. Надо же было чем-то руки занять.

4 442 237.

– Четыре миллиона четыреста сорок две тысячи двести тридцать семь.

Я проговорил номер в трубку, и только спустя несколько минут понял, что давно слушал ровный, мертвый гудок.

30. Энтропия стремится к максимуму

Я позвонил в полицию, чтобы сообщить о взломе, а потом прислонился спиной к стене гостиной и соскользнул на пол.

Меня окружали разбитые, разорванные и сломанные вещи; за окном садилось солнце и зажигались уличные фонари. Я сидел, уставившись в темноту, пока не услышал, как кто-то постучал в дверь и открыл ее.

Внутри вспыхнула паника, но прежде, чем я успел вскочить, зажегся свет, и я заморгал, на мгновение ослепнув.

– Ни черта себе, – произнес мужской голос.

Я щурился от яркого света, пока синяя фигура в дверном проеме не превратилась в обеспокоенного полицейского.

– Вы в порядке?

– Да. Я не… Меня не было дома. Когда грабили квартиру.

Я не стал подниматься, поэтому полицейский пробрался ко мне через завалы. Выглядел он моложаво, у него были растрепанные волосы и большой римский нос. Он напомнил мне Ринго Старра.

– Вы в шоковом состоянии. – Он присел на диван, глядя на меня, а затем на комнату. – Вам сейчас нужен крепкий, сладкий чай. Хотите, я…

– Нет, нет. Не стоит. – Я заставил себя встать. – Сам сделаю.

– Уверены? – Молодой офицер с сомнением посмотрел на меня.

– Конечно. Да. Вы какой предпочитаете?

Полицейский посмотрел на меня так, будто я бредил.

– Присядьте, – произнес он, сметая с дивана разный мусор. – Давайте все-таки лучше я.

Он направился на кухню.

– Только не в чашку с надписью «Я люблю чай»! – встревоженно крикнул я вслед, но потом осознал, что ничего страшного, если полицейский нальет именно в нее. Теперь это уже неважно.

– Принято, – крикнул он в ответ.

«Как странно, – подумал я, – какие странные мысли».

Тело охватило старое-престарое чувство – будто внутри припорашивало снегом, все затихало, притуплялось, исчезало под белым одеялом.

Пару минут спустя он вернулся и протянул мне кружку с изображением далека.

– Прошу, шеф.

– Спасибо.

Я отпил горячего сладкого чая, а затем поднес чашку к подбородку и некоторое время вдыхал пар.

Нельзя вернуть пар в чашку. Чай может только остывать, его энтропия может только увеличиваться, и, увеличиваясь, она приводит в движение стрелу времени. Если чашка самопроизвольно втянет пар обратно, это будет похоже на то, как видео проигрывается в обратном порядке. В действительности это невозможно.

К глазам подступали слезы.

– Не торопитесь, – кивнул полицейский. – Расскажете, что произошло, как будете готовы.

– Я только что вернулся с агентом из поездки.

Я не хотел рассказывать про рукопись Блэка, про женщину, называющую себя Софи, и про Имоджен. Только не сейчас.

– С моим литературным агентом, – пояснил я. – Зарабатываю на жизнь писательством. Вот. Вернулся домой, а тут такое.

– Извините, что значит – вы зарабатываете на жизнь писательством?

– Я писатель. – Поставив кружку, я поднял с пола экземпляр «Qwerty-автомата», который прежде обычно лежал в ящике стола. – Вот, это я. Томас Куинн…

Полицейский уставился на меня с какой-то надеждой, будто ждал, что все волшебным образом вдруг наладится.

– Вы сейчас в образе, шеф? – неуверенно спросил он. – Ну, знаете… Притворяетесь, чтобы понять, как все произошло?

– Что? Нет. Вот же моя книга. Я Томас Куинн.

– Вы хотите, чтобы я вам подыграл?

– Что?

– Мне тоже надо кем-то притвориться?

– О чем вы? Я открыл книгу и показал ему маленькое фото автора на обложке. – Смотрите, это я.

– Извините, шеф, но это не вы.