Пузырчатая пленка слетела на пол, и вот она. Книга моей матери, «Энциклопедия растений и деревьев Британии» Бротона. С огромной осторожностью я открыл листы в поисках розы.
– …
Роза пропала.
А вместо нее – маленькая черно-белая картинка. Ультразвуковой снимок нерожденного ребенка.
Книга упала на пол с глухим стуком.
Вейберн поднял на меня взгляд и закончил стих.
–
Я вскочил. Вскочил на ноги и ринулся через завалы. Вейберн что-то крикнул мне вслед, но я промчался мимо него и вылетел из квартиры. Побежал навстречу ветру и буре листьев. Бежал в сторону парка и не чувствовал ничего, кроме напряженных мышц, бушующего ветра и листьев, листьев, листьев…
Он стоял у церкви, прислонившись к двери.
– Ты вкусил яблоко, – сказал Морис Амбер, и из-под тени подпаленной фетровой шляпы вышло облако клубящегося дыма. – Мы оба понимаем, что это значит.
Я упал на колени, чувствуя ужасную тошноту и головокружение.
– Черное яблоко, пустая болтовня. Обещанное знание и откровение, – сказал он и поднял перед собой ладони. Края этой знаменитой белой шляпы вспыхнули пламенем, образовав огненное кольцо, – пылающий нимб вокруг головы. – Сие есть мое Евангелие и мой Завет. – Голос гремел глубоким, электронным гулом. – Евангелие Чернил и Осени, Завет о падении Гутенберга.
Часть IV. Евангелие Чернил и Осени
31. Тысячеликий герой
Макс Кливер сидел в кабинете, уставившись на настенные часы. Лампы светили тускло – как и везде в доме, и все из-за его самочувствия. Макс Кливер не помнил, как давно ему стало плохо, но точно знал, что все это как-то связано с его последней встречей с Морисом Амбером, рукописью и кукольным домиком, а еще что от яркого света ему становилось хуже.
В настенных часах надо было заменить батарейки. Кливер наблюдал, как секундная стрелка безуспешно пыталась двинуться с цифры семь на цифру восемь. Наблюдал, как маленькая красная стрелочка, терпевшая неудачу за неудачей, ритмично дрожала и тянулась к восьмерке. Мягкое колебание, импульс, который никогда, ни за что не достигнет цели, но не оставляет попыток.
То была не мысль – эти слова пришли в голову ни с того ни с сего и, не вызвав должного интереса, исчезли. Кливер уже долго ни о чем сильно не задумывался, ни на что по-настоящему не обращал внимания, но часто смотрел на часы, а еще слышал, как жена разговаривает с кем-то по телефону в коридоре.
«Остаточный эффект и полукататоническое состояние», – сказала Олив Кливер, а затем поблагодарила собеседника, хотя голос звучал мрачно, без капли благодарности.
И вдруг жена оказалась в полутемной комнате, придвинула к нему стул и погладила его по запястью.
– Макс. Макс – это ты. Инспектор Максвелл Кливер. Помнишь? Дэн звонил. Дэн Вейберн, из полиции. Он очень волнуется с тех пор, как нашел тебя в той подвальной квартире. Звонит каждый вечер, спрашивает, вспомнил ли ты что. Надеется, что ты вновь стал самим собой. – Олив убрала длинные черные пряди с глаз за уши, и Макс взглянул на s-образный шрам на ее щеке. – Мы все этого хотим, Макс. Я, Дэн, малышка.
Голова Кливера слегка повернулась в ее сторону.
– Верно, малышка. Ты помнишь ее? Думаю, воспоминания о ней, они… – Она нежно коснулась виска Кливера. – Думаю, она может до тебя достучаться.
Максвелл Кливер уставился в пустоту.
– Знаешь, ты зовешь ее по ночам. Зовешь ее по имени. А когда просыпаешься, то все забываешь, Макс. Днем ты уходишь от нас и никак не можешь вернуться. Но во сне… – Олив медленно выдохнула. – Я правда верю, что во сне ты снова становишься папой Максом.
– Миссис Блэк, – тихо произнес Кливер, как будто повторял услышанное иностранное слово, значение которого ему неизвестно.
– Нет, дорогой, – ответила Олив словно уже в тысячный раз. – Я Олив Кливер, твоя жена. Нет никакой Изабель Блэк, нет Эндрю Блэка и нет никакого Томаса Куинна. Мы не знаем никаких Имоджен, и Софи никогда тебе не перезвонит, потому что… Потому что она ненастоящая, Макс. Пойдем. Пойдем, дорогой, уже поздно. Пойдем наверх. Тебе надо хотя бы немного поспать.