Демон пустоты

Несколько лет не появлялся человек, превративший в руины множество храмов и безобидных деревень ради прихоти, но о нем все еще говорили, все еще произносили шепотом имя, меняющееся от города от городу. Его помнили лучше, чем тех, кто раздавал бесплатный рис.

– Я слышала о тебе.

Маленькая Киоко, с глазами слепыми и синими, как небо, подкралась так тихо, что ее не учуяла даже моя тень. Черно-синий шелк покрывал волосы, крепился к плечам, задрапированным тканью. Говорили, что иероглифы на ее коже нарисовал предатель, и они остались там навсегда. Шею охватывал браслет из сыромятной кожи, зашнурованный под подбородком.

– А я слышал о тебе, – отозвался я, глядя на черную катану в женских руках.

Киоко не умела играть на биве, драться не умела тоже, да и лошади повиновались ей плохо. Глаза-пленки, нестареющий стан – кукла из театра кабуки. Как сестра северного бога, что правила колесницей своего брата, она следовала за предателем и передавала его приказы. Кроме нее, не осталось никого, кто мог бы знать, где скрывается хозяин Рююске и Исикавы. Ветер шевельнул шерсть на одеревеневшей туше лошади, а потом теми же морозными пальцами забрался под шелк, обволакивающий Киоко, тиская молодое тело. Губы изогнулись розовой каплей на белой бумаге.

– Странно, что ты добрался сюда. – Она опустила меч.

– Я ищу предателя, за которого во всех школах боевых искусств назначена самая высокая цена, – поведал я, и улыбка умерла на прозрачном лице Киоко.

Она задрожала, почувствовав у сердца черную пиявку тени. Я мог бы заставить ее сделать все, что мне захочется, – женщины слабы, хотя иногда их верность не знает границ, но хитрая девчонка не оставила мне ни малейшего шанса, отточенным движением вогнав сталь в живот и проглотив рыдание. Если не сможешь удержать тайну, умри. Может, Киоко и не умела воевать, но у нее была хорошая память.

Нет, ты все-таки ошибся, старик. Все держали слово, никто из моих слуг не проговорился.

Я выхожу наружу, смотрю на покрытую мелкими камнями дорогу и достаю катану. Ровно 1098 движений до того, чтобы забыть глаза Киоко и плач бивы. Взмах, еще, вбок, вниз… 1098 шагов на морозе, щиплющем продубленную дождями и войнами кожу. Вряд ли после того, как закончится тренировка, я вспомню их голоса.

Это нетрудно для человека, убившего своего учителя.

2009 год

ДЬЯВОЛ ПРИШЕЛ ВО ВТОРНИК

Не понимаю я этот ажиотаж вокруг смерти ради любви.

«Я умру за тебя!» – говорит один. «Я пожертвую собой ради возлюбленного!» – кричит другая. А романтические песни послушайте – там же сплошные издевательства и самоуничижение! Каждая любовная песня – то о преследовании, то о ревности, то об убийстве во славу, то о принадлежности другому, то о собственной ничтожности и жизни, швыряемой к чужим ногам. Странные это песни, переполненные истериками и больными привязанностями, которые оставляют лишь опустошение, но люди превозносят безумие и зависимость и считают их прекрасными.

Мне-то это на руку, но народ мог бы за прошедшие столетия и призадуматься. Священники пытаются их образумить, рассказывая что-то о спокойной и светлой любви к ближнему, но кто слушает этих бедолаг?

Любовь и смерть, смерть и любовь. Почему-то люди связали их в пару, хотя логики тут никакой. Превозносят соперничество и стремление поделить человека, будто он вещь какая. Думаете, дуэлянты размышляют, каково будет их пассии, когда она найдет два холодных тела на поле? Да черта с два. Никому из этих «влюбленных» не интересно мнение девчонки, когда в венах бурлит лишняя энергия. Это просто красивая вывеска, удобный повод, чтобы подраться.

Все юные только и стремятся к тому, чтобы найти объект, ради которого можно погибнуть, будто жизнь – не ассорти из чумовых открытий, а никчемная ноша, которую нужно побыстрее спихнуть. Конечно, они провозглашают, что отдают самое важное ради любви, но на деле там и гордиться-то нечем. Никто из них ничего не достиг, только вылезли из гнезда, за спиной – пустота, но уже ищут, за кого бы сложить голову: за какого-нибудь громогласного лидера, за справедливость, за страну, за всеобщее благо, за красивую деваху, которую при обычном развитии событий бросят через два года или даже раньше, совершив кучу подлостей по пути.

Дело тут не в любви, а в том, что юные предчувствуют, как испохабятся, глядя на взрослых вокруг, и им хочется уйти в небытие раньше, чем это произойдет. А уж ради кого и каким образом – дело десятое.

Юнцы мечтают о горячей пуле в сердце, которую получат от превосходящего множества врагов, закрывая грудью возлюбленных. И все потому, что они ощущают ценность мига и прекрасно знают, что он краток. Они молодые, но не идиоты – отлично видят, что ожидает взрослых, поэтому стремление застыть в янтаре гибели на самом пике переживаний, красивыми и свежими, частенько приводит их ко мне.