Демон ревности

— В подъезде, где убили Грибову! — чуть не плача, выпалил Смотров. — Там охранником один из наших пенсионеров. Мимо него мышь не проскочит. Он даже дорожную сумку Степановой осмотрел, хотя не особо право на это имел. Он утверждает, что никто до нее и после нее посторонний в подъезд не входил.

— Может, кто свой?

— Нет. Все остальные жильцы расходились по своим квартирам. Он их знает как свои пять пальцев. Никто, утверждает, ни до Киры не входил, ни после не выходил. Пока они тело не обнаружили.

— Стоп!

— Чего опять? — Смотров аж подпрыгнул.

— А что, если наш убийца вышел вместе с сотрудниками, а? Торчал где-нибудь наверху, дожидался, пока суета начнется. И под эту суету слился, а?

Смотров помолчал, поворочал языком, рассасывая остатки таблетки. И неожиданно кивнул, соглашаясь.

— Допускаю. Там суетно было, многолюдно. Соседи повылазили из дверей. Кто-то мусор выносил.

— Мусор? — удивился Макаров. — Зачем его выносить, если там мусоропровод?

— Коробка была большая. Такую в щель мусоропровода не сунешь. Этот мужик еще мимо меня на выходе протискивался и к ящикам мусорным подался.

— Надо опросить всех жильцов! Всех! Кто в тот вечер выносил коробку в мусорный контейнер?

У Макарова аж в горле пересохло. Вот! Хоть какой-то намек на след! А то просто взялся кто-то из ниоткуда и исчез в никуда.

Он ведь по-прежнему был уверен, что Кира не убийца.

— Надо опросить, — впервые не стал спорить Смотров. Но он был бы не он, если бы не спросил: — А как тогда этот человек попал в подъезд, а? Как? Он же не мог мухой проскочить мимо охранника.

— Охранник тоже человек, — рассеянно проговорил Макаров. Он вдруг зацепился за одну мысль и принялся трепать ее на все лады.

— То есть?

— Он и в туалет может выйти, Гена, и за газетами. Разве так не бывает?

Смотров молча пожал плечами. По заверениям самого охранника, тот никуда не отлучался. Но он ведь действительно живой человек, так? Мог, в самом деле, в туалет выйти.

Они еще обсудили некоторые детали, и Макаров стал прощаться. Но на пороге замешкался и снова задал вопрос, который уже задавал Смотрову:

— Наследники Грибовой так и не объявились?

— Нет. И завещание ее не было обнаружено при обыске дома и ее многочисленных квартир. Нотариус, у которого может храниться такое завещание, нам неизвестен. Так что придется ждать.

— Чего ждать?

— Еще полгода ждать, Дима! Может, в течение этих месяцев кто-то все же объявится. Пока тихо. Дом принадлежит Степанову, он под замками. Квартиры ее опечатаны. Фирма работает. Она теперь тоже Степанову принадлежит. Лихо, да, Дим? Все получается у этого прохвоста!

— Ему просто везло с женщинами, — буркнул Макаров и вышел из кабинета.

И выйдя, подумал, что Степанову с женщинами везло, а ему не везет. Он все время ухитрялся влюбляться не в тех женщин. Сначала его обворожила светловолосая нимфа, ставшая впоследствии его женой и жуткой головной болью вдобавок. Потом череда нелепых связей с отягчающими настроение обстоятельствами. Теперь Ирина.

Она была опасной. Она могла погубить, сломать его, но он все равно ее хотел. Велела не мечтать о ней при расставании, а он все равно мечтал. И, достав телефон из кармана, Макаров набрал ее номер.

— Есть новости? — вместо приветствия спросила она.

Что он мог ей сказать? Что уже неделю его ребята проверяют всех хозяев серебристых «Ниссанов Альмера» восьмого года выпуска? Что все пока глухо, у всех алиби и незапятнанная репутация? Что Степанов от обвинений в убийстве своей невесты, кажется, отвертится, а ее подруга нет? Что мотива убивать Катерину не было ни у кого, кроме Киры?

— Новостей нет, — упавшим голосом ответил Дима и полез в машину.

— А зачем звонишь, Макаров?

Она снова говорила ему «ты», и это воодушевляло. И он не стал врать.

— Хотел услышать тебя.

— Хм-мм… — Ирина помолчала, потом со вздохом произнесла: — Ты же знаешь, что у нас нет шансов.

— Знаю.

— Я жуткая, опасная, могу погубить твою репутацию.

— Знаю.

— Я сломала жизнь одному парню, который меня предал. Он превратился в ничто! О нем никто теперь даже не знает, хотя его имя было у всех на слуху. И это я, Макаров, я превратила его в ничто! Он пасет коз в деревне у бабки. Я очень старалась. Очень старалась сделать ему больно.

— Не жалеешь?

Вот о ком рассказывала, зловеще понизив голос, его бывшая, вот на кого намекала. Плохо намекала, со смыслом. Имела в виду, что парня уже нет в живых. А он, оказывается, коз пасет. Тоже занятие.

— Не знаю, Макаров. Не знаю, о чем можно жалеть, о чем нет. Просто живу. Просто мчусь вперед. Все свои сорок лет мчусь. Творю что хочу! Иногда живу неправедно. Не нужна я тебе такая, Макаров. Не нужна, — закончила она по слогам.

— Я готов, — проговорил он и неожиданно с силой зажмурился.

— Что готов?

— Готов рискнуть. — Он услышал, как она тихонько рассмеялась. — Мчаться с тобой вместе. Просто жить. Готов рискнуть. А насчет неправедности — я не верю. Кира, твоя подруга, замечательный человек. Она не стала бы с тобой дружить, если бы ты была дрянью.

Она рассердилась. Принялась чем-то греметь, на кого-то покрикивать, а потом заорала в трубку: