Восставшие солдаты и чернь расправлялись с каждым, кто не занимал их сторону, грабили дома аристократов, насиловали и убивали с особой жестокостью. Кровь лилась рекой. Все, кто мог, тогда бежали заграницу, спасая только свои жизни…
Власть. Сколько жизней она загубила.
Казалось бы, совсем недавно императорская фамилия отпраздновала триста лет правления… Мы были детьми. Мы радовались жизни, и нам тогда казалось, что люди нас любят. Но кто же думал, что те, кто приветствовали нас, будут нашими же палачами.
Дядя был добрым и мягким человеком и управление империей, такой большой как эта, была для него тяжким бременем, да и кто же справится…
Он любил семью и простые человеческие радости. Сам занимался с детьми, был готов помочь каждому и не знал, как предотвратить нависшую бурю. Он любил эту страну и людей любил. После отречения нам всем предлагали бежать, но что отец, что дядя отказались, готовые принять любой исход. Папа пытался отправить маму и нас с сестрой в Германию, к её сестре, но женщины тогда были другими, и мама моя осталась, не согласившись покинуть любимого мужа даже ради детей.
Вся прислуга разошлась, остались только трое которые были верными нам и разделили нашу судьбу. Отец добровольно отдал всё, что мы имели, и нас выслали на окраину в какую-то богом забытую избушку с огородиком. Но нам большего и не нужно было. Мы просто хотели жить. Императорскую семью же выслали в Сибирь, где вскоре и расстреляли. Тогда решили уничтожить всю фамилию Романовых и стреляли всех. И нас тоже не обошло это.
Когда Питер охватили волнения, в наш дом ворвалась обезумевшая толпа восставших, это были солдаты и рабочие. Они знали кто мы. Меня, сестру и мать заставили смотреть на то, как отца забивают толпой просто за то, как они выражались что он "буржуй" да ещё и брат императора.
Хорошо, что мать хотя бы убили быстро и не мучали. А мою сестру, которой едва исполнилось четырнадцать лет, изнасиловали толпой и убили на моих глазах. Она была ребенком, не виноватой ни в чём. Со мной сделали тоже.
Нас, императорскую династию, равняли с грязью и радовались! Нас, княжон, взяли как дворовых девок. А ведь я мечтала выйти замуж и иметь семью, хотела жить… — В глазах Мэри полыхнул демонический огонь, зрачок вытянулся как у змеи, и она оскалилась, показывая прекрасные острые клыки и белоснежные зубы, она продолжила, вновь затянувшись сигаретой до фильтра и просто очистив мундштук, выкинула окурок. Казалось, ничего в ней не дрогнуло, но в душе разверзлась пропасть, она сжала до боли кулак и ногти впились в ткани ладоней, до крови. — И после всего этого я должна любить людей, пытаться спасти их души… Это существа продажные, алчные и развратные. С какой радостью они продают свои души за богатства, власть, желание быть искусным любовниками.
Они сами ввергли этот мир в хаос. Ну да, я отвлеклась. Моё сердце пронзили штыком, но, увы, я умерла не сразу. Я лежала на полу истерзанная и униженная, оплёванная солдатнёй… И единственной мыслью и желанием была месть, каждому из них. О да, я запомнила их лица. Каждого. Какой я была наивной. Ходила в церковь и молилась. Бог — это миф, никто из смертных не нужен ему.
Но на мой зов откликнулись. Откликнулся Умберту — высший демон и сын Люциуса. Я уже умирала, когда он пришёл, и сделка была быстрой. Он забрал мою душу, а я выжила и получила возможность мстить. И я рассчиталась с каждым. Это было незабываемо. Они даже не узнали меня, и с радостью отдавали души, но мне было мало. Они все теперь жалкие рабы. На них стоит моё клеймо. После этого я вернулась к Умберту. Жить я не хотела и попросила убить, но он предложил более интересный вариант — быть с ним, жить долго.
Да и какая мне была разница. Твой предок был, скажем, моим посвящением. Мне дали право быть низшей, если я заберу его душу, и я забрала. Это было несложно. — Демоница своенравно улыбнулась, облизнула переросшие губы. — Вы очень похожи. Но тот был слишком слабым. Падок до вина и женщин, он не был девственником, нет-нет. И за ночь со мною он готов был многим пожертвовать. — На этом Мэри замолчала, подумав, что и так слишком разговорилась. Она не знала, чего хотела — просто выговориться, или, всё же, заставить уйти Елисея.
Сделать так, чтобы он не погубил свою душу.
Глава 36
Парень смотрел на Марию внимательно и серьёзно, словно бы с пониманием. Он ловил каждое её слово, и да — в его глазах не было какой-либо жалости, он не глядел на неё, как на несчастную жертву обстоятельств, нет.
Почему-то в душе он восхищался ею, и словно бы проживал всё это сам. А ещё, он осознал, насколько девушка мудрее его, мудрее и опытнее во всём.
— Ты сильная, а мир полон грязи. Но знаешь, мир ещё не мёртв, свет есть, и он в глазах детей, и я сделаю всё, чтобы больше не было подобных судеб, чтобы чистоту их душ никто не запятнал, и чтобы больше не ломались жизни. — И он сжал её ладонь, словно бы показывая, что он с ней, что принимает её. Принимает такой.