Накануне поездки в Джермук Нину терзало чувство вины. Она сказала брату, что поедет с коллегами на пикник. Сако не усомнился. «Поезжай, сестренка, почему бы и нет», – промолвил он, отрываясь от книги. Нине хотелось возразить, уговорить его не отпускать ее. «Я совершила дурной поступок, – хотела сказать она, – мне страшно». Но вместо этого кивнула брату, поблагодарила, приласкала племянников, ушла к себе. Собрала необходимые вещи, приготовила заранее бртучей в дорогу. Аккуратно завернула их вместе с приборами в фольгу, сверху в нежно-голубой платок и положила в сумку. Взяла с собой воды. Хотела все сделать так, чтобы Рубо понравилось. Чтобы он увидел, какая она хозяйственная, умелая, чтобы оценил ее достоинства. Чтобы не думал, что она умеет только кувыркаться в постели. Ложась спать, сказала себе: «Пусть увидит во мне будущую жену». Утром, одевшись, она стояла в коридоре, снова обуреваемая тревогой. Надеялась услышать шаги брата. Думала разбудить его. Квартиру окутывала холодная предрассветная дымка. Все, кроме нее, мирно спали. «Что я ему скажу?» Нина отступила в тень, взялась за ручку тяжелой двери, набрала воздуха, закрыла глаза – и мигом сбежала по лестнице. Во дворе заставила себя не оглядываться. Шла торопливо, склонив голову. Остановилась у бывшей трамвайной остановки. Было пусто: два года здесь не останавливались трамваи из-за перебоев с электричеством. Она опустилась на деревянную скамью. Положила сумку на колени. «Я должна быть с ним откровеннее. Он не виноват». Через квартал донесся голос уличной торговки маслом и молоком. Нина подумала, что дома как раз кончается масло, хорошо бы купить. Она перебрала в голове недостающие дома продукты, вспомнила магазин, в который ходила, продавщицу, с которой не ладила, поскольку она всегда опаздывала к открытию, а закрывалась раньше положенного, и только после этого обратила внимание на часы: прошло минут десять, а за ней никто не приехал. «А вдруг обманул?» – царапнула мысль. Нина снова взглянула на часы. Прошло одиннадцать минут. Волнение усиливалось. «Что я делаю?» – спросила она себя, вцепившись пальцами в сумку. Страх не оставлял ее. Страх и слепая отчаянная вера по очереди владели ею с того дня, как Седа принудила ее сказать Рубо