Демонтаж

Рубо выключил телевизор. Он не слушал речь комиссара, хотя и глядел на экран. Он снова думал о Нине. Тяга к ней отчего-то показалась противной. «Посмотришь со стороны – и не поймешь, заблудшая девка или наивное дитя. Может, этим и притягивает меня?» Рубо зевнул. Лежал, невидяще глядя перед собой. И снова перебирал в памяти дорогих ему людей: Петро, которого бросил, Вруйра, о котором заботился, Сако, которому не хотел смотреть в глаза, Нину, к которой привязывался, – и почувствовал толчок в сердце. Душа встревожилась. Что-то в ней ожило, пробудилось. Захотело на волю. Сердце застучало, боль умножилась – и Рубо понял наконец, чтó в действительности крылось за тревогой, преследовавшей его последние дни, – он понял, что боится – нет, не брака или семьи, как думал раньше, – а другого человека: боится предать, боится обмануть его. «Ты предаешь всех, кого любишь, – говорил ему голос, теперь звучавший отчетливо. – Тебе предначертано быть одиноким». Рубо повторил: «Быть одиноким. Предавать тех, кого любишь». Осознание пришло к нему за секунду. Один короткий миг болезненного озарения, и вот очерчены контуры судьбы. Но лицо Рубо не изменилось. Оно осталось неподвижным.