Демонтаж

Самые важные часы в нашей жизни – между ночью и утром. Я провела их на холме у Сакре-Кёр. Сидела там, подложив под себя ветровку. Париж потихоньку просыпался. Парни и девушки возвращались с вечеринок. Несколько раз подошли цыгане. Париж был будто с похмелья, но ему это было к лицу. Я твердила себе, что мне очень хорошо. Наверное, я понимала, что просто не хочу возвращаться домой. Но я боялась признаться себе в этом, поэтому часто повторяла, что сейчас мне хорошо, очень хорошо. Париж был передо мной как на ладони. Я вспомнила Антуана Рокантена и его последний вопрос, обращенный к городу: «А теперь кто победит: я или ты?» Я задала тот же вопрос. На самом деле я знала, что проиграла, но старалась не думать об этом. Я спустилась с холма и возвращалась по монмартрским улицам. В одном из переулков я увидела молодого араба в красно-синей олимпийке с Эйфелевой башней. Он прислонился к стене у сувенирного магазина. Он был смуглый, чисто выбритый, волосы уложены. Он откровенно пялился на меня.

– Haschisch? – спросил он.

И продолжал смотреть еще пристальнее. Наверное, он решил, что я ищу приключений, если гуляю в такой час одна. Мне хотелось поддаться желанию. А он все смотрел на меня. У него были удивительные янтарного цвета глаза. Он стоял, сунув руки в карманы. Словно предлагал себя. Словно испытывал мою стойкость. Я была готова согласиться. Все можно будет списать на алкоголь. Найду слова, чтобы оправдать себя. Я, он и моя совесть. Мы никому не расскажем. Никто никогда не узнает.

Но я ушла, свернув в первый попавшийся переулок. Я была уверена, что он все смотрел на меня. Я испугалась, что он пойдет за мной или в переулке будет тупик, но мне повезло, я почти сразу вернулась к Северному вокзалу, и никто не шел за мной. Я заперлась в номере и заснула.

Когда проснулась, на улице был обычный шум, люди, автомобили. Я и тосковала из-за отъезда, и надеялась, что смогу вернуться. Вернуться как можно скорее, чего бы мне это ни стоило. Пора собирать вещи.

26.05.1996

Я дома. Чувства смешанные. Привезла всем подарки. Нина была очень благодарна. Сако не разговаривает со мной. Пока не пойму, почему именно.

Мысли скачут. Часто думаю о Манвеле. Я была так спокойна, когда мы говорили по телефону. Может быть, это наша судьба: годами не видеться, при случайной встрече вдруг сблизиться снова – и опять пройти мимо друг друга. В университете я была уверена, что буду с ним, – а затем встретила Сако; еще десять дней назад я готовилась к какому-то важному, новому шагу, шагу ему навстречу, – а в итоге думаю о том парне в переулке, – я даже имени его не знаю.

Словно когда моя жизнь должна наконец-то устроится, кто-то вносит в нее поправки и все рушится. Словно что-то мешает жить так, как мне хочется.

10.06.1996

Профессор сказал, что в следующем учебном году я буду вести часть лекций для первокурсников. Это хорошие новости.

А плохие – что с тех пор, как я вернулась, Сако пьет каждый день. И до сих пор не разговаривает со мной, словно я в чем-то провинилась.

Амбо спросил меня, все ли в порядке с папой. Я пока молчу.

12.06.1996

У Нины снова проснулся интерес к языкам: в который раз вижу, как она читает английские книги из нашей библиотеки. Чем я хуже? – подумала я и взяла с полки «Макбета» в подлиннике.

13.06.1996

Уже две недели, как я вернулась. Мыслями все еще в Париже. На конференции была специалистка по gender studies, Хенрика. Я все думаю о ее словах, что «тело – такой же источник знаний, как и разум». У нее был очень интересный, почти провокационный доклад, многие присутствовавшие мужчины возмутились. Она еще сказала, что одна из проблем патриархального общества в том, что желание понимается исключительно в двух аспектах: 1) как нечто, имеющее практическую ценность (деторождение, например) или 2) как нечто, подлежащее чувственному удовлетворению (иначе говоря – наслаждение; этому способствовали изобретение презерватива, сексуальная революция, порнография etc.). Но, добавила она, общество постмодерна готово смотреть на желание более зрело: как на знание, как на возможный источник новых открытий, на способ, который приведет к переменам в обществе и политике. Начался немного левый уклон, мне это не симпатично. Кто-то из мужчин даже съязвил: «Вас послушаешь, получается, что секс такой же способ познания, как и чтение Аристотеля». Я, однако, не могу перестать думать об этом. Где-то внутри меня, между виной и желанием, находится беспокоящее чувство. И это чувство говорит мне, что да, секс – такой же способ познания себя, как и чтение Аристотеля.

20.06.1996

По ночам мучают комары и дурацкие сны.