Демонтаж

Сако коснулся губами густой пивной пенки, когда дверь заскрипела. Вошел тот, кого он ждал. Зашумел игровой автомат. Сако глянул через плечо и увидел со спины мужчину в клетчатой рубахе. Это был именно он. Полчаса Сако сидел, прикрыв глаза, и напряженно вслушивался в происходящее. Когда дверь снова заскрипела, он быстро сунул мятые купюры под недопитую кружку и бросился на улицу. Было совсем темно. Сако шел за еле видимым силуэтом в рубахе не по размеру. Дорога вела прочь от города, от электрического света. Мир притаился в ночной тишине. У Сако дрожали руки. Он никак не решался на последнее, главное: догнать, выстрелить и скрыться. «Трусливому каждый шорох – беда», – вспомнил он и застонал про себя Господи, помоги мне. Он вытащил из кармана пистолет, ускорил шаг, поравнялся с идущим и положил руку ему на плечо. «Это я», – сказал он. «Знаю, что ты», – обернулся Рубо. Их глаза встретились. Они стояли друг перед другом на темной дороге. Ни фонаря, ни света фар. Никого, кроме них двоих. Сако не успел ничего понять, как кто-то налетел на него сзади и схватил за руки. Рубо тут же выбил у него пистолет и дважды, навалившись всем телом, пырнул ножом. Сако сделал пару шагов, держась за живот, глядя на влажные ладони, пошатнулся и повалился на землю. Из живота натекла лужа крови. Но Сако еще был жив: перед ним, словно в дымке, проплыло лицо Седы. Рубо нагнулся и для верности полоснул Сако ножом по горлу. Тогда мир погас.

Рубо огляделся, вытер нож о куртку Сако, сунул его в карман и кивнул Вруйру, чтобы подобрал пистолет. Они побежали. В деревне у оговоренного дома их ждал автомобиль. Они запрыгнули внутрь. За рулем сидел мужик с армейской татуировкой. «У самих дома семь дураков, а тут еще один свалился на голову, а?» – сказал он, ухмыляясь. Рубо недовольно дернул головой. Вруйр забрал у него нож и вместе с пистолетом передал водителю. «Не использован», – прибавил он. «И не мог быть использован, – пожал тот плечами, – потому что не заряжен». – «Серьезно?» – «Да, – подтвердил мужик, убирая оружие в бардачок и передавая Вруйру конверт. – Этого вам пока хватит. Деньги, билеты, документы. Поедете в Россию. Есть работка». – «Надолго?» – «Пока не рассосется». Рубо, сгорбившись, обхватил голову руками и смотрел в пол. Предложенную сигарету Camel взял только Вруйр. «Камо говорит, – прибавил мужик, заводя автомобиль, – что разгребет это дельце, но это займет время. Пока не высовывайтесь». Рубо смотрел себе под ноги и молчал всю дорогу до аэропорта.

В ту ночь они с Вруйром бежали из страны.

6

25.05.1996

Незадолго до check out позвонил Манвел. Вместо обещанных совместных выходных, у нас был получасовой разговор по телефону. Он извинился, что не приехал, отговорился работой – какой-то музей, связанный с концлагерями, я не разобрала. Обещал, что скоро увидимся: говорит, очень скучает по Армении.

Поболтали с коллегами, пока ждали в вестибюле автобус. В аэропорту де Голля в Duty Free купила еще бутылку вина, баночку foie gras, коробку мадленок, выпуск Le Monde (на память), еще детектив Сименона в мягкой обложке и роман неизвестного мне современного автора. В самолете сразу уснула – я не спала ночью.

Весь день мне тревожно. Кажется, я боюсь возвращения. (И мое ночное гулянье, и трепет от предложения того араба, и суета в магазине – все от этого страха.) Пробовала читать детектив, но не смогла сосредоточиться. Кажется, что важно запомнить прошедшую ночь – но зачем?

Вчера, после прощальной вечеринки, я возвращалась в гостиницу одна. Уже светало, я была пьяна. Я поняла, что перепутала поворот и пришла к Северному вокзалу. Одинокий клошар размахивал руками, словно с кем-то дрался. Казалось, что это была схватка с призраками или с самим собой. Это была моя последняя ночь в Париже, так что я не спешила в номер. Я знала, что Монмартр где-то рядом, и отправилась на его поиски. Мне не хотелось в номер, мне было хорошо одной. Я гуляла по узким улочкам, надеялась, что смогу запомнить все это: Париж, его утреннюю меланхолию, рассвет.