Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

7) неуверенный в себе человек, поскольку он никогда не может полагаться на действие правил формальных государственных институтов, а значит, на правовую и социальную защищенность, стабильность, предсказуемость условий своего существования в обстоятельствах хронического административного и социального произвола; крайне узкий радиус и межличностного, и институционального доверия306 означает невозможность для индивида оснований для надежной самооценки и самоуважения, хронический комплекс недооцененности, коллективной ущемленности;

8) его разочарованность и чувство неполноценности компенсируются сознанием своей (массовой, коллективной) исключительности, превосходства (причастности к чему-то «особенному», «сверхзначимому», «надындивидуальному»: великим державе, империи, народу, – опять-таки являющемуся одним из остатков идеологии «нового человека», исключительности советского общества, «особого пути» православной России и т. п.). Непрерывно возникающий отсюда массовый ресентимент прорывается в виде ностальгии по идеализируемому прошлому, на которое проецируется все несостоявшиеся мечты, иллюзии, комплексы, желания; добавим сюда же и связанные с этим разнообразные комплексы, страхи, ксенофобию и параноидальную убежденность в существовании внешних и внутренних врагов, темных сил и «заговоров против России»;

9) жесткость предъявляемых к нему нормативных требований и правил снимается двоемыслием, лукавством и коррупцией (причем эта коррупция двунаправленная: подкупается не только власть в лице разного рода чиновников и надзирателей, раздатчиков государственных услуг и благ, но и само население – через различные подачки, привилегии, послабления, поощрения, посулы и разнообразные символические знаки избранности или хотя бы выделенности, включая и принадлежность к «особым» статусам и допускам). Коррупция – не только «машинное масло» в системе государственного управления, отношений власти и населения, но и средство фрагментации общества, разъедания гражданской солидарности и веры в силу права.

ТРАЕКТОРИЯ «СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА» В ПОСЛЕДУЮЩИХ ЗАМЕРАХ

Описанная типологическая конструкция «советского человека» (устойчивый набор характеристик самоописания респондентов) широко распространена, хотя и не охватывает абсолютное большинство. В выраженном виде эта совокупность черт присуща 35–40% всего населения, составляющим ядро этого типа, однако в ослабленной или менее выраженной форме эти свойства человека проступают у 55–65% россиян307. Быстрое расширение социальной базы этого типа (реверсный процесс восстановления прежних идеологических ценностей) мы наблюдали в моменты возбужденного состояния общества, коллективной мобилизации, поднимаемой действием агрессивной пропаганды: в 2000 году – после терактов в российских городах и начала второй чеченской войны; в августе 2008 года – во время русско-грузинской войны; и после аннексии Крыма в 2014–2015 годах. Чтобы сохранять свою нормативную значимость – быть образом апеллятивного «большинства», от имени которого идет убеждение, что «так и надо поступать», представление, что «все так думают», «все так ведут себя», «все так считают», – такого массива «обычного» человека достаточно для придания инерции всему целому. В социально-стратификационном плане имеет место сдвиг этого типа на социальную периферию (средние и малые города, старшие возрасты, среднее, среднеспециальное и ниже среднего образование, работники госсектора, бюджетники, пенсионеры), что, впрочем, не дает повода считать, что, скажем, университетская профессура или «офисный планктон» свободны от конформизма и двоемыслия, не страдают имперской спесью и сервильностью.

Наконец, подчеркну, что, по мысли Левады, «советский человек» – это не специфический национальный тип («русского») человека, а обобщенная модель человека тоталитарного и посттоталитарного общества-государства, имеющая парадигмальное значение для целых эпох незападных вариантов модернизации и тоталитарных режимов (в фазе их распада). Близкие к нашим описания можно встретить в работах польских или немецких социологов и психологов, исследовавших реверсные явления в бывших соцстранах (прежде всего в восточных землях Германии, ГДР).