Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Сэмюэл А. Грин (Русский институт, Королевский колледж, Лондон)

Для начала, пожалуй, стоит вспомнить, что Россия – это не Советский Союз. Мы порой забываем об этом, видя, что спустя 30 лет после падения коммунистического строя в стране сохраняется авторитарный режим, возобновилось системное противостояние с Западом, происходит «ползучее» насаждение официальной идеологии, а после референдума 1 июля 2020 года сняты и конституционные ограничения, обеспечивающие ротацию власти. И тем не менее граждане России сегодня живут отнюдь не в тех же условиях, что существовали в 1985, 1991 и даже 1999 годах, когда Владимир Путин впервые пришел к власти. Государственная монополия на средства производства безвозвратно ушла в прошлое. И хотя идеология все больше заражает повседневную жизнь (а теперь проникла и в конституцию), она разительно отличается от «преобразовательной» идеологии большевиков: государство уже не указывает гражданам открыто, что им можно, а что нельзя читать, куда ездить, где и как учиться и работать и т. д. В основном россиянам позволяют жить, как им хочется, и по общеисторическим меркам эта жизнь никогда не была такой свободной и богатой, как сейчас.

Таким образом, очевидно, что российский авторитаризм – это не просто продолжение или восстановление советского. Подобно тому как Виктора Орбана и Анджея Дуду нельзя назвать наследниками Яноша Кадара и Войцеха Ярузельского, Владимир Путин – тоже не новая «ипостась» Иосифа Сталина или Леонида Брежнева. И дело не только в том, что Путин и его элита, при всей их склонности к бряцанию оружием, глубоко интегрированы в структуры мирового капитализма и зависят от них. Путин и иже с ним выстраивают свою власть не так, как это делали их предшественники: они в куда большей степени действуют с согласия граждан и зависят от этого согласия, поскольку оно служит «смазкой» для используемых властных механизмов311. Этот транзит элит от советского к постсоветскому авторитаризму побудил ученых поставить под сомнение многие общепринятые категории и вынудил переосмыслить ряд существенных элементов теории демократии312. Но если постсоветская авторитарная власть действительно строится «совместными усилиями» правителей и народа, возникает вопрос: в какой степени сами российские граждане расстались с советским прошлым? И все больше авторов полагают, что постсоветский авторитаризм вырастает из советского наследия, влиянию которого массы подвержены даже больше, чем элиты313.

Исследования в этой сфере проливают все более яркий свет на целый ряд проавтократических феноменов, заложенных в глубинах «социального уравнения» – в таких факторах, как индивидуальность, эмоции, а также очевидно рациональные, привязанные к конкретным обстоятельствам расчеты, определяющие характер выражения и/или фальсификации предпочтений314. Автор данной работы считает, что ученым следует еще дальше двигаться в этом направлении. Не отрицая значения институтов и элит, мы полагаем, что науке следует выйти за рамки общепризнанных представлений относительно путей, которыми автократические «искажения», рождающиеся на вершине властной пирамиды, могут «перетекать» вниз. На наш взгляд, для изучения процессов в России нужен междисциплинарный подход: он поможет понять, каким образом режим единоличной власти формирует не только политическое поведение, но и более глубинные социальные стимулы и предпочтения, которые, в свою очередь, придают авторитарным системам внутреннюю целостность, а значит, и устойчивость.