– Заждались? – участливо спросил незнакомый голос с мягким акцентом.
Дмитрий аккуратно поставил бокал на стол, всмотрелся в незваного гостя. В полумраке он выглядел угрожающе. Отсветы лучей бежали по лицу, уродуя черты.
– Ашер Гильяно, – представился он. – Ваш друг уже не вернется, – добавил он, жестом подзывая официантку.
Дмитрий сглотнул ставший поперек горла колючий ком. Но волна парализующего ужаса не охватила его. А он ведь думал, что повалится без сознания, стоит ему встретиться с опасностью. Сейчас он мог даже говорить:
– Так это вы?
Заказ Ашера блистающая голыми ягодицами официантка выполнила молниеносно – приземистая бутылка виски и два бокала, как по волшебству, возникли у них на столе. Обычно напитки приходилось ждать до безобразия долго. Официантки считали, что они красивы, и этого достаточно. Скорость обслуживания не входила в их навыки и в устав заведения.
Разлил виски по бокалам:
– За встречу.
В страшном сне Дмитрию Величко не могло привидеться, что он будет пить с убийцей своих друзей. А может, и со своим убийцей?
– Как ваши дела, Дмитрий Аркадьевич? Что изменилось у вас за последнее время?
Этот страшный человек с необычным для здешних мест именем спрашивал его так, будто они расстались недавно и лучшими друзьями. Дмитрий не собирался ему ничего о себе рассказывать, но Ашер и так знал многое:
– Сочиняете?
Дмитрию стало неприятно, будто его душу пощупали грязными руками. Но отмалчиваться было глупо, и он сдержанно ответил:
– Я писал музыку в детстве, это было юношеское увлечение. Кто-то пишет стихи. А я писал музыку.
– В юности люди лучше чувствуют свое предназначение, – заметил Ашер, делая глоток виски. – Долг, социальная позиция, деньги, власть еще не имеют влияния над ними. Становясь старше, все стремятся жить проще, быть счастливее, благополучнее. А ведь некоторым на роду написано страдать. Это урок, который они должны вынести из своей жизни. А они прячутся за карьеру и деньги, обходят опасности, не вступают в конфликты. Попусту тратят свою жизнь. Даже, я бы сказал, не осмеливаются жить. Ведь не знают – может, им дан последний шанс. А они растрачивают его без жалости.
Дмитрий не хотел признаваться, что в последние дни вновь начал слышать музыку. Давно этого не случалось. Раньше он всегда удивлялся, почему его способностью восхищаются. Ничего сложного в том, чтобы сочинять, Дмитрий не видел. Он слышал мелодию – и просто записывал ее. Иногда возникало ощущение, что из нитей музыки вокруг него ткется кокон. Внутри было удобно и безопасно. Иногда мелодия вдруг проливалась на него водопадом. И тогда его несло и крутило в водовороте нот и октав. Он почти не замечал, что происходит вокруг, в реальной жизни. Родители боялись за его здоровье. Гордились им и боялись его. И даже были счастливы, когда он бросил музыку.
– Откуда вы знаете, какая жизнь реальна? – спросил Ашер, точно подслушал его мысли.
– Реальна та жизнь, в которой вы полезны для общества. Ходите на работу, женитесь, воспитываете детей, а по выходным закупаетесь в гипермаркете, – ответил Дмитрий, иронично скривив рот. Он махом опустошил свой бокал.
– И вы преуспели в этой «реальной» жизни?
– Не совсем. Иногда я пропускаю поход в гипермаркет. Не женился и детей пока не завел. Послушайте, я знаю, что вы хотите сказать. – Виски погасил липкую сладость коктейлей, стоявшую в горле, и придал Дмитрию смелости. – Моя жизнь скучна и никчемна, и мне не должно быть жаль с ней расставаться.
– Возможно, так и было полторы недели назад, но сейчас кое-что изменилось.
– Вы так в этом уверены? – Дмитрий почти смеялся. Разговор выходил забавным. – Да, черт возьми, я вновь начал слышать музыку. Устроит вас такой ответ?
– Вполне, – кивнул Ашер.
– Помню, родители даже к психиатру меня водили, чтобы проверить, нормален ли я. Им казалось, что слышать музыку – почти то же самое, что слышать голоса в голове. Их пугало то, что я записываю ноты, даже не прикасаясь к роялю. А мне не надо было проверять звучание, я слышал всю фразу целиком. И дальше – фразу за фразой – всю пьесу. – Он крутил в пальцах пустой бокал, подставлял его под блики света. Стекло вспыхивало краткими всплесками искр – и вновь мутнело от темноты. – Может, вам известно, что это за напасть?
– Это дар, – бесстрастно ответил Ашер.
– Дар, – повторил Дмитрий. – На хрена? Что мне делать с этим даром? Даром достался, даром и уйдет. Куда он, спрашивается, делся, когда я готов был вены резать? И зачем он мне теперь, когда уже ничего не вернешь?
– Возможно, вы совершили нечто, несовместимое с этим даром.
Дмитрий Величко тяжело вздохнул:
– Это ведь из-за нее, да? Из-за Ады Борониной? Есть только одно грязное дело, в котором мы все четверо замешаны.
Ашер не ответил, вновь разлил виски по бокалам. Янтарные солнца разгорались на поверхности напитка – и тут же гасли.
– Как она? – спросил Дмитрий, преодолевая в себе чудовищный, ощерившийся штыками барьер.
– У нее все хорошо.
– Вы, наверное, очень любите ее, – предположил Дмитрий. И мог поклясться, что Ашер на секунду смутился.