– Я делаю это не только ради нее, но и, в значительной мере, ради себя.
Дмитрий выхватил из подставки салфетку:
– Вы передадите Аде записку?
Ашер, видя, что Дмитрий шарит по карманам в безуспешном поиске ручки, протянул ему небесно-синюю ручку, Waterman 30-х годов с «мраморной» отделкой, цветочным орнаментом и золотым пером.
Величко никак не мог решиться написать хоть слово. Он закрывал глаза, тер их кулаками, теребил в пальцах ручку. Прикидывал, сколько отступить от края салфетки. Что писать? «Прости меня»? А больше ведь на салфетке не напишешь. Попытаться объяснить? Но что он может объяснить?
– Нет, – наконец решил он, – не будет записки. Ничего не надо передавать. Я виноват, а это она и сама знает. – Он напрягся: – Это больно?
– Всего лишь мгновение.
– И как это будет? Нам надо выйти? Или это произойдет на виду у всех? – Дмитрий оглянулся. Вокруг них образовался вакуум, столики были свободны. Никто не претендовал на соседство с ними, хоть клуб был переполнен.
– Вы даже не представляете, до чего людям безразлично то, что происходит с другими.
Ашеру нравилось, как этот человек ведет себя перед лицом смерти. Пожалуй, в иных обстоятельствах он бы отпустил его. Но был запущен сложный механизм – не мести, а восстановления равновесия. И требовалось идти до конца.
– Хочу прояснить одну деталь. Ваш отец, Аркадий Величко, директор интерната, сам не упускал возможности развлечься с воспитанницами.
– С чего вы взяли? – вспыхнул как порох Дмитрий.
– У меня хорошие информаторы. Но он никогда ничего подобного не предлагал Аде Борониной. Почему?
Величко прикусил нижнюю губу до крови:
– Он боялся, что она его дочь. Эта женщина, ее мать… несколько раз устраивала скандалы, требовала денег. Отец рассказывал… уже после…
– А вы?
– Я старался не думать об этом.
– То есть Ада Боронина может оказаться вашей сводной сестрой?
– Прошу вас, не надо, – взмолился Дмитрий.
– Ладно, оставим скользкие темы. Скажите, когда будете готовы, – великодушно разрешил Ашер.
Однажды Дмитрий Величко пытался убить себя. Он заперся в ванной и долго примеривался бритвой к запястьям. Пересчитал все голубые ответвления вен под бледной кожей. Знал, что нужно резать вдоль, но малодушно прикидывал: а может, все же – поперек? Будет шанс на спасение. Он не хотел умирать. Знал, что нельзя оставаться жить после того, что он и его друзья сделали с той девочкой. Но и умирать не хотел. А сейчас, выходит, придется.
– Не хочу, – тихо промычал Дмитрий. – Не хочу.
Он боролся с собой. Убеждал бунтующий организм: не нужно быть смелым, не надо причинять себе боль. Все сделают за него. Но тело не слушало доводы разума. Страх мощно взял Величко за шкирку и тряс, как провинившегося кота. «Лучше бы я умер тогда, когда был в отчаянии», – думал он. Оставить жизнь сейчас, когда музыка вернулась к нему, казалось совершенно невозможно. Он хотел жить. И с этим было ничего не поделать. Но он понимал, что Ашера Гильяно разжалобить не удастся. Он не из тех, кто прощает.
– Я никогда не буду готов, – превозмогая тошноту, выдавил из себя Дмитрий.
Ашер почти сочувствовал ему.
– Откиньте голову на спинку дивана, – сказал он, вставая. – Там, где вы окажетесь, рады музыкантам.
Со стороны могло показаться, что два друга прощаются после затянувшейся встречи. Ашер положил одну руку на лоб жертве, другой достал из-за спины нож. Требовалось одно легкое движение изогнутого лезвия, чтобы нить жизни человека оборвалась. Каждая жизнь держится на тонкой нити, и счастливчик тот, у кого она обрывается вовремя. Разрез будет едва заметен, а если сразу присыпать его «пеплом розы», то крови не будет, ни капли. Даже крохотная доза «пепла розы» вызывала процесс консервации: тело не разлагалось, застывая во времени.
– Я поклоняюсь Дорогам Юга, Дорогам Севера, Дорогам Востока, Дорогам Запада, Вратам Загробного царства, Пилонам Загробного царства, Створкам закрытых дверей, Сокрытым дверям, Стражам створок врат Дуата, Сокрытым ликам, охраняющим дороги, Стражам, которые дают божественную пищу, Стражам погребальных холмов, дающим счастливые лица, Пылающим существам, рождающим огонь, Горящим божественным Алтарям, Тем, кто разбрасывает и тушит огонь в Аменти.
И Дмитрий Величко тоже шевелил губами, беззвучно повторяя за Ашером слова древнего ритуала.
– Хакан, тот, кто уводит пленных, Джед-ем-ауа, тот, кто захватывает силой, Маа-ан-теф, тот, кто видит, что приносит Отец, и Ари-неф-чесеф, тот, кто сотворил сам себя, примите души и сердца пленных, – проговорил Гильяно и обратился к Величко: – Ты увидишь четыре двери. Запомни их назначение. Выбери одну. Первая дверь ведет в Зал двух Истин. Вторая открывается в твою душу. Третья дверь ведет дальше. Четвертая не ведет никуда.