Демоны Дома Огня

«И я тоже, и я…» – повторяла она, ощущая, как за костью грудины бьется кровавая мышца сердца, которая дряхлеет с каждым сокращением. Когда-нибудь ее дряблые, обвисшие волокна больше не смогут пошевелиться, и тогда сердце замрет, и исчезнет она, Ада. Исчезнет с последним толчком крови, еще искры-импульсы в агонии пробегут по нейронам мозга, но погаснут последние маяки, складками застынут веки и остекленеют глаза. Они перестанут отражать душу – невидимую ласточку, которую, по нормам христианской морали, следует воспитывать и беречь от сделок с дьяволом. Душа бессмертна. Ее никто не видел, но многие люди уверены, что она у них есть. Именно душа делает тебя существом высшего порядка. Но есть ли у тебя душа или ты только механизм, умно и ладно скроенный, успешный экземпляр, вышедший из чьей-то гениальной лаборатории? А может, душа – тоже продукт, только более тонкой, более изощренной инженерии?

Невыносимо… Она снова намыливала руки. И так продолжалось по кругу, пока напарница не постучала в дверь:

– Все хорошо? Ты нужна нам.

Ада показалась из-за двери бледная, со «съеденной» с губ красной помадой.

– Губы подкрась, – обратила внимание на нарушение обязательной формы коллега. – И выбрось из головы. Умер – и умер. Бывает…

– А у тебя раньше кто-нибудь на рейсе умирал?

– Нет еще. Но корейские бизнесмены надирались до полусмерти. Ползали по салону и рыгали. Все бывает. Не расстраивайся.

* * *

Ада думала, что в Эмиратах не будет скучать по снегу и ветру. От них она натерпелась. Но нет, с приближением декабря вспоминала заснеженные ели, улицы под пуховым смерзшимся одеялом, залив во льду – изысканный зимний десерт, глыбы льда – как престолы. Вспоминала, каково это: казаться легче пушинки, когда наступаешь на гору слежавшегося снега, а наст не проваливается, мужественно держит вес.

Грипп пробирается по скользким дорожкам. Поздняя осень – самое время, когда наступает колотильня. Мокрые ноги, зябкие руки. Озноб, к вечеру температура, ломота в костях. И вот ты уже – расслабленная и потная – лежишь в постели под верблюжьим одеялом. Тебя не заботит работа, на начальников ты чихать хотела… и чихаешь. Это время небольшой гриппующей смерти. Вместе с частью вируса умираешь и ты сама, попираемая антибиотиками. Не хочется ни еды, ни воды. Кто бы мог подумать, что она будет скучать по расслабленной лени гриппа? Здесь, в Эмиратах, ее мучила вечная, с хлюпающим носом, простуда, которую навевали без устали зудящие кондиционеры.

Из ностальгии купила белый диван – пусть хоть он сугроб напоминает. Правда, валяясь на нем, Ада часто проливала красное вино и уже трижды отдавала подушки в чистку.

По неизвестной причине ее отношения с мужчинами изменились. Она не понимала, в чем тут дело, но секс не пугал ее так, как раньше. Ушло чувство гадливости. Появилось любопытство. Теперь ей не нужно было переступать некую незримую, но ощутимую черту, чтобы лечь с парнем в постель. Секс стал легким, необременительным. Развлечением, а не битвой.

Но такого экстаза, как с Ашером, когда он бывал в настроении, достичь не удавалось. Ада и не стремилась. Знала: то состояние было исключением. Вряд ли многим смертным удается испытать подобное наслаждение. Она закрывала глаза, чтобы восстановить ощущения, казалось, нервные окончания не выдержат, их замкнет, как провода под недопустимо высоким напряжением. На пике меркло сознание. Тело трепетало, как птица. Головокружительный полет в бездну и обратно. Она возвращалась, всегда возвращалась. И целое мгновение не знала, кто она. В такие моменты Ашер мог назвать ее любым именем, она откликнулась бы, поверила в любую выдуманную судьбу. Кем быть – неважно, главное, чтобы быть с ним.

«Забудь, забудь», – приказывала она себе. И, свободная от прежних оков, бежала на свидания, принимала цветы и улыбки, приглашала подняться в квартиру «на чашечку кофе». Она решала, когда, как и с кем. Сила власти опьяняла. Мужчины перестали пугать Аду, и оказалось, что среди них полно приятных парней.

Арабский язык вливался в нее, как вода в пакет для льда, заполняя подготовленные формочки, прочно застывая в мозгу. Через месяц в Дубае она без труда понимала разговоры на улицах, могла ответить что-нибудь едкое или ругнуться на арабском. Еще через три месяца могла вести содержательные беседы и даже писать. Но на работе основным языком был английский. Уж тут-то у нее вообще никаких проблем не возникало.

Ей нравился здешний образ жизни. Нравилось, что раскованные, конечно по арабским меркам, жители Дубая совсем не похожи на жутких снобов – жителей Шарджи, а ведь между этими эмиратами уже нет границы – сплошная городская застройка. Граница проходит по людским нравам, обычаям. Смешно было наблюдать, как рафинированная арабская домохозяйка из Шарджи неодобрительно поджимает губы, увидев выпущенные из-под головного платка высветленные до желтизны локоны дубайской девицы.