Демоны Дома Огня

Ада с удовольствием пробовала на вкус жизнь cabin crew – членов экипажа: работа по графику, половину месяца проводишь дома, половину – за границей, в пятницу отрываешься в клубах, которые тоже заполнены «летающими человечками», твоими коллегами – пилотами, стюардами и стюардессами.

Она оценила и традиционную женскую восточную одежду – нет ничего лучше абайи, когда нужно рано утром выскочить в парикмахерскую, чтобы уложить волосы или сделать маникюр. Ада накидывала черную хламиду прямо на пижаму с «хэллоу китти» и ныряла в ближайший косметический салон.

Ее ждал и рейс во Флоренцию. Ада даже не стала отсыпаться в гостинице после полета, сразу помчалась к вилле без названия. Вилла пустовала. Ржавели прутья ограды. Ветер водоворотами кружил сухие листья по двору.

Во всех городах, в которых она бывала, обязательно заглядывала в картинные галереи. И в большие национальные выставочные залы, и в маленькие подвальчики в сердце города. В Старой Берлинской галерее наткнулась на картину Арнольда Бёклина «Остров мертвых» и застыла с памятью о доме на губах. Выборг. Парк Монрепо. Остров-некрополь Людвигштайн, будто Бёклин рисовал его с натуры.

Остров-некрополь – пустые глазницы гробниц, облупленная капелла. Перевозчик – местный Харон в рваных на промежности штанах, в засаленной куртке, с запахом водочного перегара, медленно опускает весла в воду – несколько взмахов от одного берега до другого. Ему некуда спешить. Время застыло каплей янтаря в ране кривой сосны.

Но картина Бёклина не об ушедших, она о живых, о том, что случается, когда от тебя отсекают половину – дорогого человека. Ты превращаешься в остров. Остров с вечной памятью о былой любви. Аде вдруг подумалось, что Ашер Гильяно тоже подолгу смотрел на эту картину.

Вот и снова мысли вернулись к нему. Запрещала себе думать об Ашере и вновь нарушала запрет. Где он? Что с ним? Кто с ним? Она искала его среди деловых, каркающих на всех наречиях мира, мужчин в отелях, среди праздной пьяной толпы на вечеринках в клубах, на выставках в музеях, в первом классе аэробуса. Ведь частный самолет может сломаться или потребовать профилактики, пилот может свалиться с ангиной или не встать с похмелья, и придется Ашеру, как простому смертному, лететь регулярным рейсом, если, конечно, в этом случае он не арендует самолет.

Она была настороже, чтобы поймать его взгляд, она не спутала бы это ощущение ни с чем другим. Правда, с сожалением отмечала, что черты лица Ашера не держатся в памяти, они размылись, как акварель. Ада не составила бы сейчас верный фоторобот. Но она узнает его, когда увидит, не может не узнать.

* * *

На ежегодный Новогодний бал, который устраивали для сотрудников авиакомпаний, Ада надела сапфировое ожерелье. Она веселилась и пила новогодний пунш, когда поймала на себе чей-то пристальный взгляд. Ада быстро обернулась, поискала глазами и увидела – восточный мужчина в европейском костюме, с аккуратной бородой, темными внимательными глазами. Он кивнул ей издалека и чуть позже подошел поздороваться. Он назвал свое имя – Рашад аль-Хашми. Имя не сказало Аде ничего. Господин аль-Хашми несколько неучтиво уставился на ее грудь. Но оказалось, его привлекло сапфировое ожерелье. Он выразил восхищение размером и цветом сапфиров и предположил, что ожерелье старинное и, видимо, перешло к Аде по наследству.

– Нет, – сказала она, – нашла его в ювелирной лавочке во Флоренции. Иногда можно встретить настоящие драгоценности там, где и не ожидаешь.

Господин аль-Хашми спросил, не знает ли она имени ювелира, который создал эту прелестную вещь. Ада с сожалением покачала головой. И тут она сделала то, чего от себя никак не ожидала, – сняла ожерелье и протянула Рашаду аль-Хашми.

Она слышала, что на Востоке существует обычай дарить вещи, которые очень понравятся человеку, которые он расхваливает, – это правило хорошего тона. Но сама Ада считала такой широкий жест верхом глупости. И вдруг добровольно отдала самое дорогое, что у нее есть. И, что еще важнее, рассталась с вещью, постоянно напоминающей ей об Ашере. Одна надежда, что у господина аль-Хашми не только европейский костюм, но и цивилизованные манеры… Но нет, он с благодарностью принял ожерелье, будто иного и не ожидал.

Свет для Ады померк. Праздник съежился. Она проклинала себя до самого дома. И остаток ночи не могла уснуть. «Драная аристократка, – ругала она себя. – Ах, возьмите! Ах, примите! Ты обалдела от его прекрасных глаз? С чего ты вздумала раздаривать драгоценности? У тебя что, все заставлено сундуками с сокровищами?»

Однако через два дня ее разыскал секретарь господина аль-Хашми и назначил встречу. Рашад аль-Хашми принял Аду в рабочем кабинете главного офиса ювелирного дома «Аль-Хашми». В центре стола, на бархате, мерцало сапфировое ожерелье.

– Возвращаю его вам, несравненная Ада, – с восточной галантностью произнес хозяин, поцеловав гостье руку.