Демоны Рая

Я втиснулся в свою машину. Активизировал еще одну функцию, водительскую. И покатил к новой жизни, и началась она с грандиозного загула в Тосно… Хотя нет, нет… В качестве прелюдии к загулу я сломал шнобель Эйнштейну, догнавшему меня на трассе. И сжег дотла электрику в его «Патриоте».

* * *

Вот так мне все помнилось…

Сейчас я вижу то же самое. Но в ином ракурсе, словно фильм, снятый экшн-камерой, укрепленной на голове кого-то другого. Та же история, но в третьем лице.

Проще говоря, я вижу все глазами своих малышек.

Во двор влетает «Лендровер», тормозит так, что плотно утрамбованная гранитная крошка струями летит из-под покрышек… Наверное, в тот момент раздается дикий визг тормозов, но фильм идет без саундтрека, и я ничего не слышу.

Да, фильм немой, но есть у него трек, до которого киношники пока не додумались. Я, зритель, ощущаю эмоции оператора в момент съемки. Чувствую, что чувствовали тогда мои дочурки, но моим нынешним мыслям и эмоциям это никак не мешает. Как не мешает звук визора разговаривать во время фильма.

Итак, внедорожник резко тормозит. Я вылезаю из-за руля. Тоже, пожалуй, излишне резко… Но что за опасения, малышки? Ну да, я получил тревожные вести, помчался домой, влетел во двор, как при пожаре, но… Но я же ваш папка, черт возьми! Отчего же ваша опасливая тревога нарастает?!

На следующих секундах просмотра мелькает мысль: все не так, это не документальная хроника – игровое кино, снятое позже событий. И кастинг-директор облажался, выбирая актера на роль Питера Пэна. Фигурой смахивает на прототипа, спору нет, но разве у меня бывает такое лицо? Никогда не видел в зеркале ничего похожего.

И разве я пинал машину Эйнштейна?! Не было вроде такого… Провал в памяти? Или у близняшек ложные воспоминания?

Я (не я, не я!) что-то говорю, губы дергаются так, что слов слышать даже не хочется. Ну что хорошего может сказать человек с таким бешеным лицом?!

Лицо пропадает «из кадра». Вижу свои серые брюки, руки близняшек, вцепившиеся в них. Чувство их страха нарастает, зашкаливает.

Нет, не может быть… Никогда Питер Пэн не отбросил бы так небрежно в сторону своих дочерей…

Ложная память, у них ложная память… Я твержу спасительную формулу – и вру сам себе. Потому что моя собственная память подтверждает: да, все так и было, ты просто стер, ты заблокировал эти воспоминания. Но все было – смотри, Питер Пэн, любуйся.

Широченная спина уплывает за угол дома. Страх не становится меньше, он лишь нарастает, хотя, казалось бы, куда уж больше…

Они пытаются остановить, применить аномальные способности… Против меня. Применить. Впервые.

Без успеха, невдалеке Светлячок, живой блокировщик, или постановщик помех, или что-то еще, не важно, – и когда он спит, ни мерцание, ни блокировка не пропадают.

Страх… Страх… ну как же так…

Нет, и в лучшие наши времена я замечал: стоит мне повысить голос на расшалившихся девчонок, сурово на них посмотреть – и все безобразия мгновенно прекращаются. Я не знал, не понимал, каким становлюсь в такие моменты, в зеркало на себя не смотрел… Предполагал, что ничего приятного девочки в папе не видят… Но то были цветочки: зверь, спящий во мне, приоткрывал один глаз, и этого хватало, чтобы в дом вернулись благочиние и послушание…

А вот так выглядит со стороны оскал окончательно проснувшегося зверя.

Он, зверь, выныривает из-за угла дома. В фокусе «съемки» лапа – длинная, обезьянья. Вся в крови.

И весь страх, что был до того, кажется легкой рябью на фоне девятого вала настоящего ужаса.

Девчонки, я всего лишь разбил стекло… Саданул в сердцах по оранжерее…

Они этого не знают. Они боятся подумать о самом страшном – и все равно думают. Мыслей я не ощущаю, но эмоции говорят сами за себя.

Дочерей обезьяноподобное существо не замечает. Игнорирует. Не до них, у существа приключился трагический излом в личной жизни…

Обезьян шагает к машине. Ужас девочек не то чтобы уменьшается – но перестает нарастать, застывает на верхней точке.

Натали… Успела накинуть халатик, но одетой ее не назовешь – полы ничем не скреплены, развеваются сзади…

На ней кровь. И на халатике. Немного… ЭТО НЕ Я СДЕЛАЛ! Я даже не зашел внутрь… Наверняка она сама… сама порезалась, выскакивая сквозь разбитый, вынесенный мною стеклопакет…

Догоняет, хватает за плечо. Гориллоид, не оборачиваясь, отмахивается кулачищем. Удар плотный, точный. Натали падает.

Эмоции девочек… Нет, словами не передать.

Фильм заканчивается. Резко, неожиданно, без финальных титров. Словно камера взорвалась, убив заодно оператора.

Я снова вижу учебный класс, дочерей. И чувствую: руки-ноги получили свободу, речевой аппарат тоже…

Хочу крикнуть: послушайте, это не я, она сама порезалась, когда…

Успеваю произнести только:

– П-п… – и невидимая великанская рука отправляет меня в глубокий нокаут.

* * *

Пришел в себя на холме, заросшем кальварией.