День ангела

– Я приглашаю вас в ресторан, – ответил он и добавил по-английски, кивнув на Варвару: – А это что за чучело? Она у вас служит?

Я смутилась. Варвара смотрела на нас стеклянными глазами.

– Пойдемте, пойдемте! – заторопился он. – А то мы пропустим все солнце, и будет темно, сыро, мрачно, как в Лондоне.

Сели в машину на заднее сиденье. У него красивый темно-синий «Кадиллак», за рулем шофер, который обернулся ко мне, вежливо поздоровался. Поднятые плечи в кожаном пальто, кепка. Глаз почти не видно. Дюранти назвал адрес.

– Куда мы едем? – спросила я.

– Сначала ко мне, на Ордынку, я забыл деньги, а в долг здесь никто не дает.

– Но мы же хотели гулять, пока солнце!

Он осторожно обнял меня за талию.

– Вы что, мне не верите?

Я отдернулась, и он засмеялся.

– Русские девочки, которых я подкармливал в Константинополе, не были такими пугливыми.

– Что это вы такое говорите?

– Да ничего я не говорю, это просто шутка, – усмехнулся он. – Мы заедем ко мне на Ордынку, я возьму кошелек, и пойдем обедать. На обратном пути прокатимся по городу, потом я доставлю вас домой. Чего вы боитесь?

Я вспыхнула, мне стало стыдно. Показалось даже, что я действительно все придумала. Минут через десять мы подъехали к большому каменному дому на Ордынке. Он попросил шофера подождать.

– Пойдемте, посмотрите, как я живу.

Поднялись на второй этаж. Все старое, темное, добротное. Он открыл дверь своим ключом. Навстречу нам вышла молодая, очень полная светловолосая женщина с васильковыми глазами. Мне показалось, что Дюранти не ожидал ее увидеть и смутился, если только можно употребить это слово по отношению к такому опытному человеку.

– Катя, ты можешь идти, – сказал он негромко.

Она вся стала красной – не только лицо и шея, но даже плечи и огромная белая грудь в вырезе платья.

– Я лучше останусь, – ответила она тонким и неприятным голосом.

Дюранти посмотрел на нее так, что она вдруг махнула рукой, сорвала с вешалки пальто и хлопнула дверью. Кажется, она еле удержалась от слез.

– Характер! – весело сказал он. – Такие у них революцию сделали.

Квартира у него очень большая, пять или шесть комнат, прекрасно обставленных, на стенах картины, ковры, как в музее.

– Хотите вина?

– Я не пью, – сказала я.

Он достал из шкафа несколько красивых бутылок, две рюмки и коробку с конфетами.

– Вы курите?

Я кивнула. Он предложил мне папиросу, а сам закурил трубку. Потом спокойно уселся на диване, разглядывая меня. Я делала вид, что рассматриваю картины, задавала ничтожные вопросы. Он отвечал односложно и совсем перестал улыбаться. Глаза его стали вдруг темными и снова какими-то бешеными. Наконец я вскочила.

– Голова болит, – сказала я, – отвезите меня, пожалуйста, домой.

– Домой? С удовольствием.

И близко подошел ко мне. А дальше, Лиза, я не могу ничего объяснить. Все произошло само собой, и я чувствовала себя на седьмом небе. Потом стало стыдно и страшно. На следующий день мы встретились в полдень на бульваре. Я не хотела, чтобы он опять заезжал ко мне домой. Сидела на промерзшей скамейке, бульвар был почти пустым, две няньки гуляли с колясками. Он сильно опоздал, и, пока я ждала его, думала только о том, что, если он бросил меня, я этого не вынесу. Теперь я вижу его каждый день, слава богу.

Голод

Самоубийство стало частым явлением в нашем селе. Многие кончали с собой, вдыхая угарный газ. Это было просто и безболезненно. Большинство составляли женщины, чьих мужей арестовали и сослали в лагеря, а дети умерли от голода. Они заделывали все щели, затворяли окна и двери, разжигали огонь в печи или прямо на глиняном полу и умирали, вдыхая пары угарного газа. При этом вся хата часто выгорала целиком.

Иногда кому-то удавалось поймать рыбу или птицу. Летом в лесу можно было набрать ягод, грибов, и в пищу шло все, даже листья и кора деревьев. От истощения у людей выпадали зубы. Они добирались до лужайки, ложились на землю и начинали выдирать из нее траву своими распухшими, кровоточащими деснами. Трава не утоляла голода. Когда с полей сошел снег, истощенные скелеты потянулись туда в надежде раздобыть в земле что-нибудь съедобное. Самой большой удачей было наткнуться на картошку. Картофель и лук были бесценными находками.

Из воспоминаний Олега Ивановича Задорного

Вермонт, наше время

Вернувшись с плотины, выпили водки в столовой. Согрелись, обсохли. Студенты и дети давно крепко спали, над школой сверкала луна.

– Теперь на костер! Без костра не годится!

Лиза смеялась, запрокинув голову.

– Вы никогда не ездили в пионерский лагерь?

– Мы разве на «вы» с вами, Лиза?

Она усмехнулась:

– Мы ведь не пили на брудершафт. Откуда же «ты»?

Ну, вот. Она замужем, наверное, или у нее есть друг.

– Тогда я поехал, – весело сказал Ушаков.

Она покачала головой.

– Не хотите посмотреть, как люди впадают в детство?

– Хочу, но не очень.

– Не обижайтесь на меня. Если вы сейчас уедете, значит, я вас обидела чем-то.

– Я лучше поеду. Спокойнее будет.

– Останьтесь.

– Да боязно здесь оставаться!

Он тоже смеялся.

Она слегка прищурилась:

– О’кей, поезжайте. Спокойной вам ночи. Вы просто чудесный.