– Постой, старик!
Удивленный я выбежал следом. Дело ясное – старик не простой.
Пустая улица уходила к оживленному проспекту. Плавно раскачиваясь в нетрезвой походке, я прошел вперед к ярким огням. В сумерках город похорошел. Теплые промежности мягко светившихся окон. Огни фонарей, причудливые тени домов и деревьев. Движущиеся силуэты прохожих, машин, запахи и звуки. Всё сливалось в бесконечно меняющийся узор дедушкиного калейдоскопа.
Я вспомнил. Вспомнил, как весь день что-то мешало мне расслабиться. С утра заноза сидела в подсознании, зловеще пульсируя. Сейчас, после встречи со стариком, при виде города, полного светлячков, она разрослась в опухоль и нахлобучилась на голову, как виртуальный шлем. Только опьянение помогало этого не замечать. Я устало вздохнул и решил, пора вернуться на судно, лечь спать. Блеск и хмельная нежность города пугали и вызывали приступы животного трепета, словно приманка уже сработала и ловушка захлопнулась.
Оглядевшись, я с трудом вспомнил, зачем стою один, и почему никого из товарищей нет рядом. Я вернулся. Но там, где был вход в питейное заведение, меня холодно встретила кирпичная стена вековой кладки. Наверное, я увлекся прогулкой и в полутьме потерял нужное место. И хотя я был уверен, что не отошел и сотни шагов, испуганно заметался, не зная, что делать и где искать.
Дурные предчувствия с треском разрывали непрочное полотно спокойствия. Потом по швам стал расходиться весь мой мир, со всеми его кораблями, морями и плаваниями. Я не мог ничего поделать, я метался, как затравленный зверь.
Стоило остановиться, как неуверенность и страх слету ударили под дых. Загнувшись, я заплясал на острие бритвы настоящего, словно умирающий паяц на цирковой проволоке.
Казалось бы, чего бояться и переживать. Надо просто пойти поискать товарищей. Но ведь это был не простой испуг перед незнакомым городом. Не просто боязнь одиночества. А мистический страх, пророчески настигающий очередную жертву через века, как неминуемое проклятье. Имей я даже магический шлем Мамбрина, защищавший от любой напасти, и то не смог бы спастись. Мое отчаяние объяснялось не предчувствием дурного, а тяжелым ощущением уже свершившегося.
Я чувствовал, что со следующего шага попаду в черную полосу своей жизни. Конечно, и до того был не курортный роман. Но теперь, словно ослепленный Вилизарий, я погружался во мрак. Морская реальность перестала существовать, из объемной картины она снизошла до еле приметного мазка альфрейной живописи.
Занавес тихо опускалась под хохот публики, а пьяного актера, взявшегося играть бывалого моряка, волокли за ноги. Сердце его остановилось в тот самый момент, когда он должен был поведать миру о глубоком и тонком знании жизни, ловко выковырять из-под ногтей истину, а он вместо этого заломил руки, с хрипом повалился на спину и замер.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь черт знает где. Единственный знакомый – звездный шатер, привычно раскинувшийся через бездну. Красавица Кассиопея висела вниз головой, продолжая по настоянию нереид учиться скромности. Ночь наступила давно, я лежал по середине незнакомого, темного и безжизненного двора, разглядывая окружавшее мертвое пространство, как блоха пустую утробу котомки на плече бродяги. Чувствовалось, что-то должно произойти и ожидание терпеливо отпускало необходимые минуты.
Я осторожно поднялся.
В темноте вздрогнула тень. Я обратился во внимание и слух. Ждать пришлось недолго.
– Скажите, добрый человек, – раздался из темноты испуганный голосок, – почему вы здесь лежали? С вами что-то стряслось? Вы кто?
– Я с корабля «
– А я подумала вы горожанин, страдающий странным недугом.
– Нет, я не горожанин. Я впервые в городе.
– Впервые?
Из темного провала подворотни светлым пятном проявился силуэт.
– Скажите, – доверительно спросил силуэт, – вы правда с корабля, а не лгун и бродяга.
Я невольно усмехнулся такой наивности. Кто же тебе расскажет правду, детка.
Видимо, искренний смешок стал ответом, и вскоре из подворотни появилась девушка лет шестнадцати. Роскошные длинные волосы и смешное короткое платьице делали её похожей на дюймовочку.
– Добрый вечер, я Фьюсхен, – представилась она, останавливаясь подле меня и доверчиво заглядывая в глаза.
Мой взгляд успокоил её, и она улыбнулась.
– Я повздорила с мачехой, – продолжала Фьюсхен, не сводя с меня больших заплаканных глаз, – получила от неё пощечину и убежала из дома. Проплакала весь день на чердаке. Домой идти боязно…поздно уже…побьют. Понимаете? Нет, отец у меня добрый, а вот мачеха злая…дерется. Хорошо, что я вас встретила, а то здесь страшно. Правда?
– А где мы? – спросил я, разглядывая Фьюсхен.
– У пустырей. Они за домами. Город здесь кончается, а там дальше ипподром.
– А порт далеко?
– Порт? Река на другом краю города.
– Нет, я спрашиваю о море.
– Какое море? Здесь нет никакого моря, и не было никогда, – пожала плечами Фьюсхен, – только река.