День Бахуса

В этом «ф-ф-ф-у-у-у» заключалось столько всего: от житейских эмоций облегчения до глубокой благодарности к его величество случаю, и ко мне лично, как гонцу от него. Я чуть не прослезился.

Вслед за выдохом последовал бурный монолог подробного отчета с деталями и яркими отступлениями о вчерашних похождениях. Вместе с приятелем я прошел его вчерашний путь от вечернего кафе, щедрого на манты и водку, до ночных оргий в гостеприимной квартире в спальном районе. И когда рассказ был окончен, я печенью пережил все его метаморфозы, вплоть до сегодняшнего утра, мы облегченно вздохнули и закурили.

Я принес еще по бутылочке пива.

Громыхающие, словно готовые к завтраку крышки кипящих чайников, трамваи отражали в своих окнах висевшее где-то над нами солнце. И большие солнечные зайчики, каждый раз, когда трамвай проносился мимо, перепрыгивали к нам через мостовую. Мы щурились и продолжали разговор, а через дорогу на остановке толпились люди, млея от теплого майского утра и предвкушения сладкого лета.

– Еще по одной, – толкнул приятель. – У пока выручки ноль. Возьми ты.

– Так, стоп. Я же за сметаной вышел. А мы почти час тут сидим. На тебе еще на бутылку. Я вернусь, жди.

– Наконец-то, явились, – встретила на пороге женщина. – Куда же вы запропали, мистер, уж не случайная ли встреча опять задержала вас? И вы не сочли нужным задумываться о времени.

Насколько я помнил, женщина называла меня «мистер», если начинала нервничать, находя моё поведение неприятным.

– Дул встречный ветер, – я сделал вид, что не замечаю ее раздражения. – Сейчас посметаним наши блинки и насладимся ими, как добрые сельские гурманы на пятый день масленицы.

Когда я чуть не подавился только что откусанным блином, подруга что есть силы хлопнула меня по спине и назидательно заметила:

– Помни, первый блин комом.

– Не комом, а комам

За уплетанием блинов со сметаной и милым семейным разговором я позабыл о ждущем приятеле. И вспомнил, уронив кухонный нож:

– Меня же ждут!

– Кто? – строго спросила женщина.

– Товарищ.

– По работе? – насмешливо предположила женщина.

– По свободе. Пойдем вместе.

Женщина, решив не отпускать меня одного, быстро сменила домашний наряд на дорожный. Глядя по русалочьи сквозь меня, женщина подмигнула пустым глазом и сказала:

– Ну что, мурзик, пошли.

Подумав, я прихватил с собой тиреус.

Приятель сидел уже с тетрапакетом вина. В ту пору в обиходе водились такие емкости с вином, фасованным по литру, с коробки которого улыбалась видавшая виды молдаванка. Она легко придерживала на плече большую плетеную корзину, полную отборного винограда, свисавшего на шею. Над головой ветреной молдаванки летели журавли и крупными буквами красовалось имя испанской королевы, которая вместе с мужем успешно освободила от мавров родные земли, изгнала евреев и учредила инквизицию.

Как оказалось, приятель окликнул, как и меня, вольных флибустьеров, чья сумка была полна ценной влаги и бенга, приобретенных по случаю выдачи немецким правительством крупного аванса за свершение дерзких поступков на море против торговых судов иных государств. Эта встреча очень сильно отразилась на приятеле, намеревавшемся прежде торговать на улице с лотка. Теперь он не имел достаточных сил для того, чтобы вернуться к этому занятию. Винный дух, исходивший от него, мог парализовать не только прохожего с ослабленным организмом и склонностью к обморокам, но и крепкого здоровьем крупнорогатого бычка.

Глядя на то, как этот приятель беззаботно тянется к очередной трубке с бенгом, я вспомнил слова персидского сатирика-сквернослова Обеда Закана: «От мужчины, который часто прибегает к вину и бенгу, и от женщины, которая прочла сказание о Вис и Рамине, не ждите целомудрия и неиспорченности». Передавая женщине вино, я спросил, не приходилось ли ей читать «Висрамиани». И с удовольствием принял отрицательный ответ, ничуть не сомневаясь в её целомудрии и неиспорченности.      Однако если бы на моем месте оказался один грузинский поэт, с ранних лет мотавшийся по свету, всюду таскавший с собой ветхое издание вышеупомянутой книги, его бы отрицательный ответ несомненно огорчил, и он сходу, не задумываясь, прочел бы что-нибудь наизусть из «Висраминиани»:

Любовь сорвала с меня личину,

И душа моя потеряла сознание.

И однажды поднялся внезапный ветер,

И показал мне лицо, которое было прекраснее,

Чем лик Сатаны.

Это была сама Судьба.

Я посмотрел на лицо женщины, пытаясь вообразить прекрасный лик Судьбы. Мне захотелось взять его в ладони и сказать, как до меня это сделал Гораций: «Рrope res est una soloqe, quae pussit facere beatum» (вот единственная вещь, способная дать блаженство». Только я открыл рот, как женщина знаками показала, что ей надоело здесь.