День да ночь

- Когда всех отобрали, сколько нужно, выстроили, лейтенант речь толкнул. Очень содержательную. "Фронту нужны толковые и лихие водители, - сообщил он. - Перед вами поставлена задача: стать опытными шоферами в самое короткое время. Ваше мастерство - удар по врагу! И к учебе вы у меня будете относиться с полной ответственностью. Сачков приравниваю к дезертирам и изменникам Родины. Расстреливать пока не будем. Дадим возможность искупить вину. Сачков заставим! Дураков научим! Это я вам обещаю. Это я беру на себя. Сам буду вас учить, сам буду командовать. С сегодняшнего дня я ваш бог, царь и воинский начальник. Выше меня власти нет! - Он помахал своей палкой. Очень убедительно это у него это получилось. - Пока подлечусь - сделаю из вас героических водителей. На фронт поедем вместе!" Тогда я и понял, что армия совершенно не может без меня обойтись именно в этом роде войск. Или в штрафбат пойду, или стану шофером. Так уж лучше в шоферы. Хотя тоже удовольствие маленькое.

- Где ты рисовать научился? - поинтересовался Ракитин.

- Сначала нигде. Просто у меня были способности. Само собой получалось. Я на улице все заборы изрисовал и все стены. А когда на заборах и стенах места не осталось, послали меня в художественное училище. Но учился только полтора года.

- И рисовал бы ты картины, если бы не война. Может, у тебя талант. А к машине тебя близко подпускать нельзя. Послушай, Лихачев, а не стартер ли у тебя барахлит? Может быть такое?

- Может, и стартер, - покладисто согласился Лихачев.

- Тащи ручку. Крутну разок.

Лихачев достал длинную, почти метровую, заводную ручку, передал ее сержанту, а сам забрался в кабину.

Ракитин вставил ручку в отверстие, взялся за нее обеими руками и рывками крутнул раза четыре подряд.

Лихачев на что-то нажал у себя в кабине, и мотор неожиданно для Ракитина и еще более неожиданно для самого Лихачева заработал.

Он звучал ровно, сильно и уверенно. Сама машина, как будто давно ожидавшая этого, ожила и даже похорошела. И не портили ее теперь отметины войны. Ободранная краска на кабине, пробоины и рваные шрамы на бортах, оставленные осколками, придавали ей теперь вид бывалый и суровый, подчеркивали, что это машина - ветеран, всякое повидавшая и на все способная.

- На! - отдал сержант железяку Лихачеву. - В следующий раз сам соображай, что у тебя с машиной. Художник!

* * *

Ракитин на какое-то мгновение задержался на подножке "студера", окинул взглядом огневую, затем ступил на землю и, широко меряя длинными ногами поле, пошел к орудию.

С ящика, на котором сидел Дрозд, нельзя было разглядеть лычки на погонах сержанта. Но по уверенным хозяйским шагам, по тому, как смотрел на приехавшего Опарин, Дрозд понял - прибыл командир. И обрадовался. Потому что от Опарина можно было ожидать любую пакость. "Но при сержанте не посмеет, - решил Дрозд. - Сержант должен понимать, что писарь в штабе ему пригодится". Дрозд довольно улыбнулся и стал готовиться к приятным переменам.

- Командир прибыл. Доложи как следует, - шепнул Дрозду Опарин. - А то он тебе врубит. И погромче. Видишь, голова перевязана. Два раза контуженный он у нас, плохо слышит.

Два раза контуженный... От этой новости у Дрозда будто что-то оборвалось внутри, а левая нога задрожала и сама собой стала часто-часто постукивать подошвой сапога о землю. Встречал он контуженных у себя в городе еще до того, как в армию забрали. Психованные все, из-за всякого пустяка срываются, начинают орать, бить, махать без разбора палкой, потом падают в припадке. Жуткое дело. Смотреть страшно. А этот - два раза... Веселенькая здесь будет служба...

Дрозду стало жалко себя. За что такое невезение? Что за жизнь такая? Почему его послали в этот расчет, а не в какой-нибудь другой? Но характер все-таки у Дрозда был, и он решил, что уж сутки продержится. Назло им всем. И пусть они все потом застрелятся из своего орудия вместе с дважды контуженным сержантом.

Он напрягся, с усилием унял противную, унизительную дрожь ноги, поднялся с ящика, быстро проверил, хорошо ли заправлена гимнастерка, сделал несколько шагов навстречу сержанту, щелкнул каблуками, вскинул руку к пилотке и во весь голос, как посоветовал Опарин, доложил:

- Товарищ сержант! Рядовой Дрозд прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!

Ракитин поморщился.

- Ты чего орешь? Контуженный?

Дрозд понял, что Опарин опять его "купил", но перестроиться уже не смог.

- Никак нет! - проорал он.

- Если не контуженный, то и кричать нечего. - Сержанту было сейчас не до Дрозда. Сержанта грызли свои заботы. - Прибыл и прибыл. Праздновать будем потом. Документы?

- Документы в порядке, - доложил Опарин.

- Проверял?

- Конечно. Он как пришел, так сразу документы предъявил: "Смотрите, я Дрозд". Я посмотрел: правда, Дрозд.

- Хорошо. Что умеешь делать?

Дрозд понимал, что сержант спрашивает не о том, что он вообще умеет, а о том, что он сумеет делать здесь, в расчете. А что он умел?

* * *