День Гагарина

— «Заря», я — «Кедр»! Слышу вас хорошо. Самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов!

Сергей Павлович передал микрофон Николаю Петровичу Каманину, улыбнулся и слегка покачал головой:

— Молодец!..

К такой оценке, пожалуй, добавить было нечего. Одним этим словом было сказано все. Не приходилось сомневаться, что Главный конструктор был по-настоящему доволен сделанным выбором первого космонавта и откровенно радовался, что не ошибся.

А я между тем осматривал и готовил свое «хозяйство»: тщательно протер окуляр, подобрал светофильтр и установил увеличение перископа. Испытанным методом — щелчком по командному микрофону — проверил исправность громкой связи. Словом, все привел в полную готовность.

Ракета отлично смотрелась в перископ. Солнышко уже миновало створ и не мешало следить за отбросом пневмо- и гидрокоммуникаций, отрывных штекеров от ракеты, а также за отходом верхней и заправочной кабель-мачт.

На тумбочке между перископами громко тикал тщательно выверенный морской хронометр. Рядом лежала карточка «стреляющего» с указанием расчетного времени на выдачу команд. Здесь своя строгость: как само время, так и паузы между командами определяют правильный и последовательный режим включения и работы систем и агрегатов ракеты, а также их взаимодействие с наземными системами и пусковым оборудованием.

Задача «стреляющего» в том и состоит, чтобы обеспечивать ритм запуска при нормальной работе всех ее стартовых систем или суметь мгновенно заметить и понять появление каких-либо отказов и отклонений в их функционировании. И в считанные секунды выдать для исполнения такие команды, которые обеспечат успешный запуск ракеты.

Воскресенский безотрывно наблюдал в перископ за ракетой, лишь изредка бросая взгляд в мою сторону. Было заметно, что томится ожиданием. Будучи внешне несколько рыхловатым и флегматичным, он на самом деле обладал какой-то взрывной силой. Стоило ему взяться за рукоятки перископа, как он весь преображался. Воскресенский глубоко знал «секреты» ракетной техники, обладал огромным опытом и исключительной интуицией. Леонид Александрович был испытателем «божьей милостью» и у самого Королева пользовался непререкаемым авторитетом. Я у него тоже многому научился.

Истекала минутная готовность. Королев не выпускал из рук микрофон связи с Гагариным. Операторы выполняли последние предстартовые операции. «Автомат управления дальностью настроен и к полету готов!» — последовал доклад. Стрелка хронометра медленно завершала свой последний оборот. Обведя глазами пультовую, я едва успел ухватить обращенный на меня взгляд Королева. И сейчас помню его немигающие глаза, чуть-чуть побледневшее и словно окаменевшее лицо. «Да, нам тяжело, а ему во сто крат тяжелее!» — мелькнуло у меня в голове, но для эмоций уже не оставалось времени.

Крепко сжал рифленые рукоятки перископа, сжал так, что от напряжения побелели пальцы. Выждав, когда секундная стрелка на мгновение задержалась на нуле, подал команду:

— Ключ на старт!

— Есть ключ на старт! — отозвался оператор пульта центрального блока и ладонью руки вогнал в гнездо блокировочный ключ.

— Протяжка один!

— Продувка!.. — следя то за движением стрелки хронометра, то за ракетой, подавал я одну за другой команды, а на пульте вспыхивали все новые и новые световые сигналы.

Ладони вспотели, но разжать пальцы я не мог. По спине промеж лопаток потекла тонкая струйка пота…

— Слушай, не тяни резину, — не выдержал длительной паузы Воскресенский. — Пошли дальше, чего зря стоять!

Даже сквозь бетон бункера со старта доносился едва уловимый шум — это шла продувка камер сгорания двигателей сжатыми газами. Спешка здесь ни к чему, да и в графике было заложено определенное время.

— Есть ключ на дренаж! — повторил мою очередную команду оператор и повернул ключ.

В перископ было видно, как у дренажных клапанов, словно ножом, отсекло клубы конденсата, и они на глазах растаяли. Исчезли и оптические искажения, ракета стала еще стройнее.

Королев спокойно, словно ничего особенного не происходило, вполголоса вел разговор с космонавтом, а в ответ доносился неунывающий голос Юрия Гагарина. За ним ощущалась и его улыбка, и его волнение. Он тоже с нетерпением ждал момента взлета.

— Пуск!

По этой команде от борта ракеты мягко и плавно, как в замедленном фильме, отошла кабель-заправочная мачта. Теперь чуть больше десяти секунд отделяло меня от решающего мгновения.

Слежу, как стрелка хронометра рывками отсчитывает секунду за секундой. «Три… две… — в такт стрелке веду отсчет времени. — Пора!»

— За-ж-ганье! — вместо «зажигание» выстреливаю последнюю команду, и вместе с отвалом верхней кабель-мачты под ракетой вспыхнуло багрово-красное пламя. Некоторое время вперемешку с черным дымом оно, как живое, билось между «быками» и отражающим экраном старта, прорываясь отдельными языками наверх, «облизывало» баки ракеты и конструкции старта. Глухой гул запустившихся на «предварительную» ступень ракетных двигателей походил на звук примуса, только многократно усиленный.