День гнева

– Смирнов слишком хорошо для нашего сурового времени, Жора. – Любил, любил неугомонного старичка полковник Махов, любил и жалел: – Рабское чувство справедливости когда-нибудь погубит его и, вероятней всего, очень скоро. Так ты на него работаешь?

– Отвали, – хрипло посоветовал Сырцов.

– Ты, я вижу, перестал меня бояться.

– А надо? Надо тебя бояться? Мне, Леня?

Сырцов резко, открыто резко перевел разговор на совсем другое. А Махов не хотел открытого боя, не нужен был ему открытый бой.

– Теперь тебе не надо меня бояться: ведь я уже не начальник тебе. Теперь ты боишься дедушки Смирнова, да?

Сырцов кинул тарелку на пустой поднос проходившего мимо официанта, вытер руки носовым платком и сказал:

– С детства стишки дурацкие помнятся – "дедушка, голубчик, сделай мне свисток". И вдруг сейчас, наяву дедушка Смирнов делает мне свисток. Я ему благодарен, Леня.

– Кое-чему научился в Москве, брянский волчонок, – понял про него Махов и, попив из стакана виски с растаявшим льдом, отправился фланировать по культурному центру. Сырцов закрыл глаза и помотал башкой – отряхивался от злости, а когда открыл глаза, не поверил им: в сопровождении двух суперкачков с кейсом, который только что был в руках у Василия Федоровича, стремительно пересекал зал сугубо энглезированный Иван Вадимович Курдюмов. Собственной персоной. Промчался метеором и исчез в саду. Сырцов кинулся следом. Единственное, что он увидел, подбежав к воротам, как захлопнулись дверцы ближайшего черного автомобиля, и как автомобиль бесшумно и стремительно сорвался с места. Сырцов вздохнул и отправился на поиски телефона.

…Он ненавидел фул-контакт. Недавняя работа в доме на набережной, беспокоила несколько дней, приходя воспоминанием остро и неожиданно, как изжога. Как прелестна классика, когда объект в разметке оптического прицела являет собой фигуру абсолютно абстрактную, не имеющую отношения ни к чему, ни к жизни, а все действо свободно отождествляется с одним из самых благородных видом спорта – стендовой стрельбой. А сегодня опять фул-контакт да еще и с дезинформацией.

В свежевыкрашенном пожарном ящике на заднем дворе он за скрученной брезентовой кишкой обнаружил сверток, который, не таясь, развернул, сидя на укромной скамейке в глубине сада. "Магнум". Пистолет, надо полагать, объекта. Он тщательно обтер пистолет, завернул в заранее приготовленную тряпицу и спрятал во внутренний карман пиджака, но все равно риска меньше, чем при сбруе: незаметно стянул при опасности и все: я не я, и лошадь не моя.

Ох, и не хотелось! Но надо, надо. Он обнаружил объект, когда тот пристроившись к оставленному на комоде черного дерева подносу с шампанским, не спеша, опорожняя бокалы, рассказывал двум ошалевшим интеллектуалкам о прелестях ночной жизни Роттердама и Гамбурга. Интеллектуалки, как истинные интеллектуалки, старательно пытались понять зачем им знать об этих экзотических привычках и специфических приемах блядей из двух портовых городов. Интеллектуалок, наконец, подхватили, увели, и объект отправился просто бродить по дому и саду.

В саду и помочился, мерзавец. А надо бы в сортире. Придется искусственно подводить. Объект прилип было к нимфеткам, но нимфеток у него отняли более молодые и прикинутые молодцы. Объект затосковал и вошел в дом. В пустом коридоре он обратился к объекту, озабоченный непорядком на лице последнего:

– Чем это вы так испачкали лицо, коллега?

Объект обеспокоенно завертел головой, но, естественно, без зеркала лица своего увидеть не мог. Поэтому спросил:

– Где?

– Вот здесь и здесь, – указал, не касаясь, пальчиком он.

– Что же делать? – в безнадеге пригорюнился явственно и сильно поддавший объект.

– Пойдемте, я вас в туалет провожу.

– Сделайте милость! – обрадовался объект. – Я битый час искал уборную в этом доме и не нашел. Пришлось в кустах опорожняться.

По пути – никого: все ринулись в большой зал на сборный концерт валютных артистов-знаменитостей. Он знал здесь сортир наименее посещаемый – на отшибе, в глухом крыле, где еще и реставрация не была доведена до конца. Поддерживая вялое тело объекта за талию правой рукой, он пальцы левой окунул в сухую землю цветочного горшка, украшавшего в паре с другим вход в сортир. До открытия двери он беззвучно выключил свет в сортире, а, открыв, удивился:

– Чего это у них темно? Где тут выключатель?

Почти одним движением он включил свет и повесил на ручку двери маленькую на веревочку картонку, на которой было написано: "Засор. Просьба не входить".

Объект недовольно жмурился от яркого света. Он стоял между умывальником и двумя кабинами и жмурился, не понимая куда себя девать. Он подошел к нему и, пытаясь стереть с него несуществующее со щеки устроил на лице нечто, действительно грязное.

– Нет, так не сотрешь, – убедился он вслух. – Давайте-ка к умывальнику.