День и час

Эта одинаковость и эта бесконечность наводили на мысль о чем-то механическом. В нашем традиционном представлении смерть все-таки больше связана с областью духовной, чем физической, физиологической. Здесь же ей грубо возвращена вся ее посконная правда. Натуральность — если не натуралистичность. Смерть низводилась до процесса сугубо механического.

Машина смерти.

Машина смерти — это и есть война.

Как оглушенный, бродил меж этих сомкнутых рядов. Каре со знаком минус. Была еще одна закономерность, которая усиливала отличие этих могил от других и от которой кровь в висках стучала еще больнее. Даты. Суть даже не в том, что подавляющее большинство мужчин (изредка-изредка встречались, правда, и женщины), лежавших под этими надгробьями, ушли из жизни, что называется, в самом расцвете сил. И порой даже до расцвета, до полнокровного рассвета — когда жизнь еще только раскрывалась. Развиднялась.

Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать один… Но еще горше другие цифры и другие даты. Даты смерти.

8.VII—41 г… 8.VII—41 г… 9.VII—41 г… 10.VII—41 г… 11.VII—41 г… 12.VII—41 г… 13. VII—41 г… 13.VII—41 г… 13.VII—41 г… 14.VII—41 г…

Ни дня не пропущено!

Сорок первый, сорок второй, сорок третий, сорок четвертый, сорок пятый и еще несколько месяцев сорок шестого — ни дня не пропущено. Каждый день могила и даже несколько могил на день. Поэту принадлежит выражение «четки дней». Это были четки дней, развернутые, перебираемые войной.

Не сразу сообразил, в чем тут дело. Знал, что в годы войны городок был тылом, ближним, но тылом, никаких сражений тут не было. Потом понял, и догадку после подтвердили старожилы: в войну здесь были развернуты крупные прифронтовые госпитали. Городок, ткавший помимо портянок еще и марлю для бинтов, часть продукции стал оставлять дома. Так что это умирали раненые. Возможно, из-за них и вынесли кладбище за город — так много требовалось простора. Первая могила, помеченная восьмым июля, с большим надгробьем, на котором написано полтора десятка фамилий, — братская. Это, вероятно, день, когда в городок прибыл с фронта первый эшелон с ранеными. В первой могиле похоронены те, кого сюда с фронта не довезли, точнее довезли мертвыми. Потом пошла рутинная госпитальная жизнь — день за днем. Могила за могилой.

Могилы размещали почти впритык одна к другой, копали их предельно узкими, так и получилось, что одна из сторон выкладываемых кирпичом прямоугольных гробниц из каждой пары могил общая. Экономили кирпич. Так и получилось, что весь их строй — не только локоть к локтю, а еще как бы и взявшись за руки. Взявшись за руки — несуществующие. Несуществующие — среди весны, среди закипающей жизни, которая посягала даже на тлен, на смерть, на ее удельную вотчину.

В то майское утро ты и получил самое реальное представление о войне. Лист, тонко и строго оттиснувшийся в каменноугольных глубинах и так — оттиском — сохранившийся, преодолевший время.

Сохранившийся ли?

Такому восприятию тоже, наверное, были свои благоволящие причины. Весна, одиночество, настроенность к чувствованию и размышлению, то, что сам уже вкусил солдатской жизни. Пусть мирной, и все же — солдатской. Это было продолжением утренних бдений.

Растем, когда летаем.

И когда ходим по своей земле.

Вернулся в часть, нашел комбата Каретникова, обратился к нему с просьбой разрешить получить на складе бидон краски, кое-какой материал и шанцевый инструмент.

Комбат был как раз при орденах, крупный, праздничный, улыбчивый — в другое время это был человек совсем из другого теста, немногословный, жестковатый, по обыкновению большинства кадровых военных всегда стоявший на крепких ногах так, словно именно эту пядь он в данную минуту и защищает. Вообще-то у вас не батальон, а военно-строительная часть, но командира, фронтовика, вы звали комбатом. Наверное, и звали так потому, что он и в мирной воинской жизни оставался фронтовиком.

Правда, ты знал комбата и другим. Он с самого начала проявлял к тебе сдержанный интерес: видимо, кто-то из штабных, из канцелярии, имевших дело с вашими документами, доложил ему, что среди новобранцев есть журналист. А журналист — пока еще фигура не массовая, вызывающая любопытство. По крайней мере не в каждом стройбате служит ваш брат газетчик. Иногда по вечерам Каретников призывал тебя в свой кабинет. Читал в это время почту. В вечерней командирской почте были и такие письма, с ответами на которые приходилось крепко ломать командирскую голову. Девушка, не получающая писем от солдата, сурово пеняет командиру: загоняли, мол, заездили, человеку некогда слово черкнуть. Солдатская мать пишет, что от сына ушла жена, ушла к другому, но сын этого еще не знает, и мать ума не приложит, как ему, солдату, об этом сообщить. Придумайте что-нибудь, найдите, как ему сказать, чтоб не от нее, не от матери, узнал. Кто-то кому-то не пишет, кто-то кого-то не любит. Или солдатской семье не уделяют должного внимания — да мало ли каких еще невоенных писем приходит военному командиру.