День и час

Старожил редакции, знающий каждого ее сотрудника как облупленного, сам еще со времен районки имеющий основательный опыт работы «внизу», в этой неумолчной кочегарке газеты, в типографии (в редакции не говорят «пошел в типографию», а сообщают: «иду вниз»), искушенный в «нижних» условиях и взаимоотношениях, он может призвать к порядку даже самого выпускающего. Просто вернуть ему полосу по пневмопочте вниз с большим вопросительным знаком напротив хвоста, выставленного у примы.

Его побаиваются — даже выпускающий.

Побаиваются…

Один из ее очерков читал совсем недавно. Она, заложив ногу за ногу, сидела напротив в кресле, курила, с притворной непринужденностью ожидая приговора. Вот ведь тоже странность: его оценки всегда похвальны, а все равно ждет она с плохо скрываемым напряжением и чем старше становится, тем напряженнее ждет. Ей уже и сейчас крепко за пятьдесят. Сергей понял: она забрала себе в голову, что именно по его реакции раньше всего поймет, что начала сдавать. Что ее материалы становятся вторичными, что она повторяет самое себя или — не приведи господь — кого-то другого. Что пошла по второму кругу…

Мужчины, замечал Сергей, такими комплексами не маются. Они и в старости проще, грубее. Прима же борется со временем. Замужняя женщина с детьми и внуками на руках, она до сих пор ухожена и отполирована. Или так: старость понимает по-своему, капризно, как еще одного начальника. Еще пытается ни в грош ее не ставить. Хотя понимает, что тут рано или поздно — лучше поздно! — гордыню придется смирить. Покориться. Понимает и с куда большим рвением — чем старше становится, тем с большим, более яростным — следит за тем, чтобы ржавчина не пошла внутрь. Внутрь — в ее материалы. Здесь-то она кладет себя всю, не щадит живота и за Серегиной реакцией каждый раз следит, как за вычерчиваемой у нее на глазах кривой кардиограммы.

Не дай бог ему сфальшивить!

Переживаемое Сергеем ощущение экзамена во многом определено этим мучительным, хоть и лукаво, по-женски скрываемым вниманием, облучением, под которым он находится, пока читает материал.

Экзамен они сдают оба. Только он — ей, она же кому-то менее конкретному Времени, с которым так яростно борется? И которое, кажется ей, в качестве своей секундной стрелки выбрало, подсунуло ей этого парня?

Хотя какой он парень — ему самому тридцать семь.

…Сергей еще не закончил читать, когда она как бы между прочим произнесла:

— Давно хотела тебе сказать, что ты отвадил людей: не хотят материалы тебе нести. Говорят, кому угодно, только не Гусеву.

Сергей, оторвавшись от текста, вопросительно глянул на нее.

— Двух слов, говорят, не скажет. Берет ручку и сразу начинает править.

— А что же надо делать?

Она длинно выдохнула дым.

— Уважать человека. Сказать, в чем он ошибся. Объяснить. Выслушав его резоны, убедить в твоей правоте. Поймет, примет — сам исправит.

— И опять принесет читать? Второй раз?

— А как же ты хотел? Тебя самого-то как учили?

— Тут не учеба. Тут — работа, за которую получают деньги, — досадливо поморщился он и снова уткнулся в рукопись.

Не смотрел на нее, но почувствовал, как она съежилась. Как затянулась глубже прежнего…

Так, может, все это находится в одном ряду? — думал он теперь, в самолете. И то, что он по существу не интересовался человеком, столько лет жившим с ним бок о бок, и то, что с каждым годом утрачивалась связь с людьми, окружавшими его в детстве и поделившими с ним когда-то его горе? И то, о чем совсем недавно сказала прима?

Сам-то он считал, что так профессиональнее: взять ручку и поправить, вместо того чтобы пускаться в нравоучения. Сам, будучи молодым и начинающим, не любил, когда начальство сажало рядом с собой и, красуясь собственной демократичностью и красноречием, научало его — теоретически, — как надо писать. Испещряя пометками едва ли не каждую строку его рукописи.

Пометки же были одного, самого общего толка — вопросительные знаки. Такие же, какие он иногда ставит сейчас выпускающему. Только в его знаках в данном случае куда больше и экспрессии, и определенности. Старый Карл, выпускающий, знает, как на них реагировать: ставить материал без «хвоста». Пусть даже в ущерб другим: значит, материал, считает ведущий редактор номера, стоит того.

Как реагировать на вопросительные знаки, когда им несть числа, когда они рассыпаны по каждой странице, Сергей не знал. Не знал тогда, не знает и теперь. И предпочитает общаться сразу с текстом, а не с автором. Без посредников. Думал, что за это ему благодарны, а оказывается, его за это не любят. Видят в этом пренебрежение, снобизм.

Он считает, что экономит время, свое и чужое, они же, выходит, считают, что он экономит собственную душу. Боится амортизации.

Стремление к сохранению места и состояния.

20