День, когда мы были счастливы

Мила следит за взглядом Фелиции. Один из евреев на поле бросил лопату и идет к немцу у поезда. Мила узнает доктора Фридмана, до войны тот был известным дантистом в Радоме. Селим, бывало, ходил к нему. Пара украинцев тоже замечают его и направляют на него винтовки. Мила задерживает дыхание. Его же убьют! Но капитан дает подчиненным знак опустить оружие.

Мила выдыхает.

– Что случилось? – шепчет Фелиция.

– Тихо, chérie[94]. Все хорошо, – Мила дышит, надавливая ногой на лопату. – Сиди тихо, хорошо? Оставайся тут, чтобы я тебя видела. Я люблю тебя, моя дорогая. Просто держись рядом со мной.

Мила смотрит, как доктор Фридман беседует с немцем. Кажется, он говорит быстро, показывает на щеку. Через минуту капитан кивает и показывает за плечо. Доктор Фридман кивает, потом быстро идет к пустому вагону и забирается в него. Его пощадили. Но почему? В Радоме евреев из гетто часто вызывали, чтобы помогать немцам. Наверное, думает Мила, доктор Фридман раньше лечил капитану зубы, и немец понял, что ему снова понадобится его помощь.

Внутренности завязываются узлом. Она точно не оказывала никаких услуг. Ей лучше схватить Фелицию и бежать со всех ног. Она бросает взгляд на деревья, но до них двести метров от рельсов. Нет. Бежать нельзя. Их моментально застрелят.

Порыв ветра гонит по полю облако пыли, и Мила склоняется над лопатой, в глазах песок. Моргая, она обдумывает действительность: ждать ответных услуг неоткуда. Бежать некуда. Они попались.

Пока она осмысливает неизбежное, в воздухе раздается выстрел. Мила резко поворачивает голову. Через ряд от нее на земле лежит мужчина. Он пытался бежать? Мила прикрывает рот и смотрит на Фелицию.

– Фелиция!

Но ее дочь как зачарованная смотрит на тело, лежащее лицом вниз, на кровь, вытекающую из затылка.

– Фелиция! – снова окликает Мила.

Наконец дочка поворачивается. Ее глаза огромные, а голосок тоненький.

– Мамусю? Почему они…

– Дорогая, посмотри на меня, – просит Мила. – Смотри на меня, только на меня. Все будет хорошо.

Фелиция дрожит.

– Но почему…

– Не знаю, любимая. Иди. Сядь ближе. Рядом с моей ногой, и смотри на меня. Хорошо?

Фелиция подползает ближе к материнской ноге, и Мила протягивает ей руку. Фелиция вкладывает в нее свою, и Мила быстро наклоняется, чтобы поцеловать ее.

– Все хорошо, – шепчет она.

Когда она выпрямляется, вокруг раздаются крики.

– Кто побежит следующим? – подначивает кто-то. – Видите? Видите, что будет? Кто следующий?

Фелиция смотрит на мать полными слез глазами, и Мила прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не сорваться. Нельзя плакать, не сейчас, не перед дочерью.

Глава 29 Яков и Белла

Armee-Verpflegungs-Lager (AVL), окрестности Радома, оккупированная Германией Польша

март 1942 года

Приближаясь к воротам, Яков размахивает носовым платком.

– Schießen Sie nicht! Не стреляйте! – запыхаясь, просит он между частыми рваными вдохами.

Он пробежал трусцой почти восемнадцать километров с чемоданом и фотокамерой и ужасно выдохся. Мышцы правой руки будут болеть неделю, а ступни опухли и нарывают, но он пока не заметил.

Охранник из СС кладет ладонь на пистолет и, прищурившись, смотрит на Якова.

– Не стреляйте, – повторяет Яков, когда подходит достаточно близко, чтобы вручить охраннику свое удостоверение. – Пожалуйста, я пришел повидать жену. Она… – Он бросает взгляд на кинжал, висящий на цепочке на ремне охранника, и внезапно лишается дара речи. – Онаменяждет, – выпаливает он на одном дыхании.

Охранник рассматривает документы Якова. Они настоящие; в гетто и здесь нет смысла притворяться тем, кем ты не являешься.

– Откуда, – спрашивает охранник, изучая удостоверение Якова, хотя это больше утверждение, чем вопрос.

– Радом.

– Возраст.

– Двадцать шесть.

– Дата рождения.

– Первое февраля тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Охранник расспрашивает Якова до тех пор, пока не становится уверен в том, что молодой человек перед ним именно тот, чьи документы предъявил.

– Где ваш аусвайс?

Яков сглатывает. У него нет аусвайса.

– Я подал заявку, но… Пожалуйста, я пришел к жене… Ее родители, они очень больны. Она должна знать.

Интересно, его ложь так же очевидна со стороны, как ему кажется? Охранник наверняка догадается.

– Пожалуйста, – умоляет Яков. – Все очень плохо.

На лбу выступил пот, он блестит под жаркими полуденными лучами.

Охранник мгновение пристально смотрит на него.

– Стойте здесь, – наконец ворчит он, показывая глазами на землю, прежде чем исчезнуть за дверью без опознавательных знаков.