День коронации

Ник снова повернулся к стеклянной стене. Далеко-далеко, на грани видимости, у самого горизонта, торчало нечто, смутно знакомое по картинкам в Интернете. Ник слегка прищурился, выкрутил до упора цифровой зум, включил коррекцию изображения – да, это она. Стометровая решетчатая башня с плоской грибообразной нашлепкой сверху, по-своему даже красивая. Ретранслятор стратегического оборонного комплекса «Щит», ближний эшелон. Вот зачем он здесь, кто ответит? От кого обороняться по периметру Москвы?

Зачем вы врете, а, россияне? Ладно, себе врете, привыкли уже, наверное, за последнюю тысячу лет, не умеете иначе. Но кругом ведь не слепые.

Постоянно врете, стыдно за вас – сил нет…

Пограничник отложил документы, свидетельствующие, что гражданин США Николас Кузмин, двадцати семи лет, репортер GINN, оснащен интегрированной системой фиксации изображения и звука. Взял ручной сканер, похожий на электробритву, поднялся из-за стойки и вяло сказал:

– Давайте посмотрим. Ошейничек снимаем.

Ник снял плоскую гибкую дужку, охватившую шею сзади, и повернул голову, чтобы пограничнику удобнее было провести сканером за левым ухом, потом за правым. Сканер дважды пискнул.

– Можете надеть.

Ник пристроил ошейник на место, дождался, пока тот снова увидит систему, и уставился на своего визави, который неспешно печатал на архаичной клавиатуре.

Пограничник выглядел нездоровым или как минимум неухоженным. Форма новенькая, все значки, пуговицы и звездочки блестят, а офицер внутри мундира – никакой. Тусклые волосы, шершавая даже на вид кожа. Ник вспомнил, что в Москве экологическая обстановка так себе, а уж аэропорт точно не самое полезное для жизни место, и пожалел этого вялого, словно засыпающего на ходу, человека.

– Что-то не так? – спросил тот, не поднимая головы.

– Все хорошо.

Голос вдруг сорвался, Ник откашлялся.

– Отвыкли по-русски?

– Нет-нет, я дома с мамой только по-русски и говорю.

– Пишете меня?

Ник рассмеялся.

– Да нет же. Но я снимал ошейник, потом он заново коннектил систему, надо было прогнать тест, и я использовал ваш бейдж вместо настроечной таблицы. Это не запрещено?

Пограничник наконец-то посмотрел на Ника с некоторым интересом.

– Нет, – сказал он.

И снова уткнулся в клавиши.

– Нет – значит «да»?

– I gave you a positive answer. Так понятно? Кстати, всегда хотел узнать – как вообще живется с этой штукой в голове?

– Хорошо, – сказал Ник. – Когда привыкнешь, очень удобно. Только она не внутри головы. Это же два крошечных чипа.

– Говорят, когда бармалеи ловят такого, как вы, они ему кидают на оба чипа двести двадцать вольт. Получается очень весело. Ну, для бармалеев. Правда или врут?

Ник совсем не ожидал, что будет так обидно.

«Вот же морда ты кагэбэшная, – подумал он. – Предупреждали меня, что прямо в аэропорту такая ерунда начнется, а я не верил. И ведь я с тобой пытался говорить, как с человеком, а ты не оценил. Ладно, будем считать, это мне для отрезвления и утраты лишних иллюзий».

– Вы меня с кем-то путаете, – сказал он сухо. – Я репортер. Штатный сотрудник GINN, приехал менять Бо́риса Саленко – думаю, вам знакомо это имя…

Пограничник даже ухом не повел.

– …и сегодня вечером у меня встреча с господином Серебровым.

– С государем, – поправил его пограничник.

– Он еще не будет царем на тот момент, – заартачился Ник.

– Теперь вы меня с кем-то путаете. – Пограничник сгреб документы со стойки и начал по одному выкладывать перед Ником. – Я же не следователь и не пытаюсь вас подловить. Роман Валерьевич Серебров – наш государь Роман Первый, мы так решили. Всей страной. А вы не нервничайте. Чего вы такой дерганый? Страшно? Это пройдет.

– Неуютно, – признался Ник. – Я еще никогда не видел настолько пустынного аэропорта.

– А, понимаю вас. Ну, так международная зона. Во внутренних терминалах все как обычно, не протолкнешься, а тут… Сегодня прилетел один рейс, и вы единственный пассажир.

Ник убрал документы в карман.

– Добро пожаловать в Российскую империю, – сказал пограничник. – Всего наилучшего.

Ник стоял и глядел на него. До чего унылый тип. Но ведь именно тип, типаж, один из многих. Один из миллионов.

Скудоумный и жалкий, явно с детства недокормленный, приученный унижаться, а теперь унижающий других, – вот ты каков, первый русский, которого я встретил на «исторической родине». А вдруг вы тут все такие? Не дай бог. Я с ума сойду от сочувствия к вам, несчастным, а мне работать надо. Всего два дня, но работать.

– Проходим, молодой человек, проходим.

– А вчера не было ни одного рейса? – спросил Ник.

– А почему вы спрашиваете? Это интервью? Запись идет?

– Чистое любопытство, уверяю вас. Я ничего не пишу, сказал уже. Я обязан предупредить человека, когда при разговоре с ним включаю запись, это определено международной конвенцией, и если будут жалобы, у меня отнимут лицензию.