Дальше – принять шпагу на ладонь. Это очень сложно – принять заточенную шпагу на ладонь, если это тяжелый, историчный, как говорится, клинок. Давно не практиковался.
Получилось!
А теперь вывернуть рыжему запястье – так можно сломать, но это много лучше дымящейся требухи на снегу и уж точно приятней стрельбы.
Перехватил рукоять правой, не глядя двинул по кумполу гардой – отдохни, молодежь.
Не обращать внимания на кровь из располосованной ладони. Главное – не обращать внимания.
Я боюсь крови.
Я боюсь крови. А они не такие, они не знают цену крови, им пара царапин, что друг другу поставили, – как волчатам запах добычи.
Добыча – вот, со шпагой чужой стоит.
Обратили наконец внимание. Ну, за исключением пребывающего временно в нетях владельца дрына.
– Цыц, чижики! Давно на гауптвахте не сиживали? – рычу. – Прекратить побоище. В унтеры, на Камчатку, белых медведей объезжать…
– Свинья! – тоненько всхлипнул паренек со сломанным носом, из которого текла кровь. – Бей свинью!
«Свинья» – это военная полиция. «Свинья» – это, значит, я. Проклятье, все-таки что-то они услышали.
Может, не станут? Это ведь уже не драка, это прямое сопротивление при аресте.
Нет. Стали. Втроем. Против всего мира. Три мушкетера и Д’Артаньян в отключке. А я, выходит, мир и заодно – гвардеец. Не хочу быть гвардейцем, они плохо кончали.
Д’Артаньян, значит. Три мушкетера. Дуэлянты фиговы. Я не просто мешаю развлечься. Я отнял честь. И дрались они вовсе не до первой крови.
Когда, интересно, была последняя дуэль в русской армии?
Наверное, чуть не во времена Малой Смуты, в дни малиновых пиджаков, «стрелок» и демократии.
Значит, будем играть жестко.
Нырнул под выпад, пробил перебитому носу с ноги по сокровенному, мысленно пожелав тому не очень сильно покалечиться. Ушел в перекат, с колена рубанул под ноги одного и тут же отшвырнул бесполезную шпагу, взяв в захват шею последнего.
Скоро все было кончено.
– …Вы фехтуете как бес, – в который раз восхищенно сообщил полицейский на прощание.
Не заметив собственной игры слов – для него я оставался находчивым дипработником с флотским прошлым.
– Я фехтую отвратительно, – признался. – Не умею – и все. Чуть не вылетел из-за этого. Каждый из них поодиночке дал бы мне фору в пять касаний.
– Но как?..
– Они умеют фехтовать. Я умею драться грязно, – усмехнулся в ответ.
На душе было погано. Очень погано после того, как выслушал сбивчивые объяснения повязанных молодчиков.
…В «Шабле Жигмонта» было, как обычно, полутемно. Простая деревянная мебель, стойка бара – ничего лишнего.
И, как обычно, улыбчивая девица на входе попотчевала меня рюмочкой «с дороги» под маленький бутербродик с икрой.
Такой же набор полагался при выходе – «на ход ноги», и совершенно бесплатно.
Впрочем, «Шаблюку» любили не только за это. Взять хотя бы фирменное блюдо – мачанку. Представьте себе, пара отличных колбасок, а на гарнир к ним – этакая несуразица вроде бефстроганова с блинами.
Мясо на гарнир к мясу – очень по-литвински, очень основательно и стоит доступно. Добавь сюда бесплатные сто грамм с закуской – и вовсе прекрасно получится.
Увы, сегодня я здесь по делу.
…Обвел глазами зал, не зная, кого ожидать. Не каждый день вызывают в столицу и назначают встречу в любимой пивнушке.
После общения с курсантами не удивился бы, увидев тут даже мадемуазель Протекцию. Смешно! В конце концов, нас не связывало ничего, кроме трех коротких личных встреч, подаренного игольника (уже второго, поскольку первый умудрился раздолбать на Тритоне) и моих глупых, не имеющих никакой надежды на воплощение чувств.
Естественно, ее тут не было и быть не могло. Не было здесь и господина Арсеньева, куратора сектора стран Южной Америки в Конторе.