День красных маков

Одной рукой Зелгаи сжал руки Поппи над её головой, другой взял нож и разрезал тонкую ткань ночной рубашки. Разлетевшись в клочья, она обнажила трепещущее тело. Было страшнее, чем представляла себе Поппи. Её нагота, прикосновения его рук и лица к коже стали самым худшим надругательством, хуже того, что произошло потом. Эта близость, эта тесная связь стала живым воплощением всех её страхов – наготы, прикосновений его рук к её коже, губ к её шее…

Поппи не спала в ту ночь. Она не раз закрывала глаза, но золотистый свет луны бессилен был успокоить её. Измученная бессонницей и тревогой, Поппи ощущала лишь опустошённость. Зелгаи наконец оставил её, тайком, как крыса, выбрался из темноты, но когда это случилось, Поппи не знала. Ей подумалось, он поставил ловушку и ждёт, когда она туда провалится. Оцепеневшая, Поппи лежала, не шевелясь, и в ужасе ждала, что он вернётся; если он снова придёт, думала она, то пусть приходит поскорее, чтобы всё это поскорее закончилось, чтобы быстрее наступило утро.

Глава 14

Поппи смотрела, как ночь выцветает багровым кровоподтёком, как свет становится мягче, нежнее. Дверь открылась, значит, наступило утро. Вошёл прислужник, внёс на серебряном подносе булочку и какой-то напиток, но Поппи не хотелось ничего – лишь поскорее забрать Мартина и уехать отсюда. Она ощущала странные, смешанные чувства: конечно, она больше всего на свете хотела наконец увидеть мужа после долгой разлуки, и в то же время мысль о встрече с ним пугала. Поппи чувствовала, что изменилась, на ней будто остался грязный след. Ещё прислужник принёс её одежду, выстиранную и выглаженную. Глядя на джинсы и толстовку, которые напоминали о прежней жизни и помнили прикосновения бабушкиных рук, которые пропитались брызгами домашней еды и по#том дорог, ведущих к мужу, Поппи чувствовала – эти вещи опоганены. Она решила выбросить их при первой же возможности; сам их вид оскорблял. Их осквернилb воздух этого дома и руки того, кто к ним прикасался; грязь въелась в ткань, и Поппи, едва взглянув на свою одежду, мысленно вновь возвращалась бы сюда.

Прислужник положил вещи на стол и, не говоря ни слова, вышел. Оторвав от постели налитые свинцом руки и ноги, Поппи проскользнула в ванную. Стоя под душем, смотрела на водопад, слушала, как он стучит по кафельному полу. Смотрела вниз, на своё тело, и понимала – она стала совсем другой. Будто у неё отняли какую-то жизненно важную часть, позволявшую ей быть собой, делавшую её Поппи Дэй. Эта часть ушла навсегда, и оттого стало так грустно. Поппи была сломлена. Она точно знала, что бы ни случилось, эти лицо и руки, прикасавшиеся к её коже, всегда будут преследовать её. Внезапно её стошнило, рвота расплескалась по поддону душевой. В эту минуту, если бы Зелгаи вернулся, чтобы убить Поппи, ей было бы всё равно. Умерла её душа.

Поппи плакала, и ужас понемногу утихал. Она позволила над собой надругаться ради Мартина. Она сделала это ради него, у неё не было выбора, никто не спрашивал её согласия… но всё это казалось незначительным, главным было одно – цена оказалась слишком высока.

Пытаясь смыть с себя клеймо насилия, Поппи вспомнила: раньше она часто думала, какую цену готова заплатить, чтобы Мартин вернулся домой целым и невредимым. Ирония судьбы оказалась горькой. Поппи сама стала ценой, она заплатила собой.

Натянув свежевыстиранные джинсы, она сидела на кровати, пытаясь собраться с мыслями. Внезапно поток слёз прекратился. Вернулся прислужник и кивком головы указал ей, что нужно следовать за ним.

Поппи провели по коридору к деревянной двери, которая ничем не отличалась от остальных, разве что по бокам стояли два охранника, оба вооружённые. В одном Поппи узнала подставного Зелгаи и закусила губу, чтобы не спросить его о Майлзе, судьба которого была ей неизвестна. Поппи не могла смотреть на охранника, понимая, что он знает, где и как она провела эту ночь; но он, казалось, был совершенно равнодушен к ней.

Прислужник остановился у двери. Подставной Зелгаи кивнул ему и повернулся к Поппи.

– Ваш муж здесь. Через полчаса будьте готовы выехать. – Он обращался не к ней, а куда-то поверх её головы, словно Поппи была грязной и могла его запачкать. Она с трудом сдержалась и не сказала: «Вы абсолютно правы на мой счёт!»

Глядя на дверную ручку, Поппи не могла поверить своим глазам. Неужели это правда? Неужели всего четыре-пять сантиметров дерева разделяют её с мужем? Несмотря на бушевавший в груди гнев, Поппи ощутила сильный прилив волнения. Подставной Зелгаи что-то сказал другому охраннику; тот открыл дверь и шагнул в сторону, давая Поппи пройти. Она поправила чёлку, одёрнула толстовку – ей хотелось предстать перед Мартином как можно красивее.