День милосердия

Долбунов отвел взгляд и взялся за трубку. Неторопливо, в задумчивости, той же самой рукой, в которой держал трубку, он набрал номер, причем палец его сорвался на последней цифре, и он набрал номер еще раз. И пока он при полном молчании присутствующих набирал номер, Сергея вдруг взял страх: а вдруг там уже все переигралось и квартира, новенькая, двухкомнатная, отдельная, так отчетливо засиявшая в его воображении, отдана другому! Как это бывает, всего за какие-то секунды из смутного, неопределенного полухотения в нем разгорелось жгучее желание иметь эту квартиру во что бы то ни стало. Он уже видел ее перед глазами: пустую, просторную, пахнущую свежеклееными обоями, краской, с потеками и недоделками, с кое-как смонтированными мойками и гудящими кранами, со щербатым паркетом, с косо навешенными дверьми и рамами — бог с ними, с этими мелочами. Сам мастер на все руки. Надюха тоже не белоручка, отделочница дай бог каждому. Сделают из квартиры игрушечку! Лишь бы не сорвалось, не переменилось решение в неведомом ему кооперативе, в высоких инстанциях.

Долго, уныло и томительно гудело и щелкало в трубке. Долбунов, отставив трубку от уха, глядел прямо на Сергея, но глаза его, темные, навыкате, с желтыми обвисшими мешками и красными припухшими веками, выражали одно лишь застывшее в них страдание. Глядел и не видел, смотрел сквозь него, думая о своих бог весть каких делах. Нохрин отчужденно смотрел в окно, глаза его тоже были где-то далеко-далеко.

Один тут был у Сергея союзник и доброжелатель — Киндяков. Видно, он и настоял, чтобы нарушили привычный ход распределения жилья и пригласили Сергея для разговора. Не друзья, не приятели, Киндяков ему в отцы годится, никаких между ними не было прежде отношений — только раз, на пуске дома по улице Петра Лаврова, пришлось как-то вместе тушить пожар, вытаскивать из подвала полуугорелых девчат-отделочниц. Чем-то, видно, запал ему Сергей в душу с того самого раза, потому что стал выделять его Киндяков при встречах, руку жать с особой крепостью, на собраниях отмечать…

Наконец откликнулась трубка, заговорил и Долбунов. Он коротко, усталым голосом сообщил какому-то Василию Петровичу, что на кооператив прошел Метелкин Сергей Иванович, каменщик, комсомолец, семья — три человека. Василий Петрович, видно, записал данные, сказал «добре», и Долбунов повесил трубку.

— Все, Метелкин, можешь идти заколачивать на кооператив, — усмехнувшись впервые за весь разговор, сказал Долбунов.

Киндяков и вслед за ним Нохрин пожали Сергею руку. Долбунов подал свою вялую горячую ладонь и сморщился, покачав плешивой головой, — зуб донимал его немилосердно.

3

Сергей вышел в коридор, оцепенело застыл возле старого, побуревшего от солнца и пыли плаката.

ПРОГУЛЯЕШЬ — ПОТЕРЯЕШЬ!

Дневную зарплату,

Премию,

Право на путевку в д/отдыха и санаторий,

Право на материальную помощь,

Право на отпуск в летнее время,

Очередность получения жилплощади,

А самое главное — потеряешь УВАЖЕНИЕ коллектива!

Он машинально читал, без конца перечитывал текст плаката, а сам думал, хотя думаньем это тоже нельзя было назвать — просто приходил в себя, свыкался с новым настроем, прислушивался к быстро нарастающему тиканью внутренних часов-ходиков, пущенных несколько минут назад в кабинете начальника. Он думал не о том, где займет или раздобудет деньги, а о том, что вот с этой минуты вся жизнь его, и Надюхи, и отчасти Оленьки должна в чем-то измениться, стать строже, подчиниться одной главной задаче. Он еще не знал точно, в чем именно будут заключаться эти перемены, бросит ли временно учебу в институте, пойдет ли на поклон к тестю, согласится ли на давние зазывы Мартынюка на вечернюю халтуру или попробует подыскать что-нибудь самостоятельно, — не об этом думал сейчас Сергей, стоя перед старым и пыльным плакатом «Прогуляешь — потеряешь!» Он думал о том, что хоть он и устал уже изрядно от совмещения работы с учебой, но что все это были семечки по сравнению с тем, что предстоит, и к этой новой тяжести надо было как-то примериться, хотя бы мысленно, прикинуть свои силы и возможности своей маленькой семейки. Очень не хотелось ему, чтобы и Надюха впрягалась в этот тяжелый воз, не хотелось по причинам, далеким от сентиментальности, скорее по соображениям мужского престижа: что же он, муж, отец своей дочери, глава семейства, не сможет заработать себе на квартиру?! Стоит только Надюхе пойти вместе с ним на вечерние заработки, так сразу же надо будет устраивать в чьи-то надежные руки Оленьку. А куда еще более надежно, как не к бабушке, — значит, тестю новый повод для разговоров. Он просто-напросто слегка подрастерялся в первый момент и теперь пытался перебороть растерянность, чтобы выйти к Надюхе с какой-то маломальской уверенностью на физиономии, ведь Надюха ждет, волнуется. К тому же она не знает про новый срок…