День милосердия

Екатерина Викентьевна в каком-то испуге метнулась на кухню и вскоре принесла несколько старых мешков.

— Вы все же скажите, сколько, хоть примерно, чтобы знать, — робко попросила она.

Мартынюк, брезгливо разглядывавший мешки, небрежно махнул рукой:

— Не боись, хозяйка, мы не шкуродеры. Сами не знаем, вот вынесем, тогда и скажем. Больше, чем обычно, не возьмем, — чтоб в самый раз пот смыть.

— Ну тогда ладно, — охотно согласилась Екатерина Викентьевна.

В квартире нашлись кое-какие инструменты, топор, молоток, но за кувалдой и зубилом Сергею пришлось сбегать на стройку. Когда он вернулся, комната была полна пыли. Мартынюк был еле виден, лампочка тускло светилась, как в густом пару парилки. Он рушил печь наотмашь топором — железная обшивка уже валялась у окна. Сергей остановил его, показал на пылищу вокруг:

— Слушай, мы же обещали чисто.

— Вот еще, — Мартынюк сплюнул, — чикаться тут. Ничего, пыль не сало, вытряхнут. Давай ее, заразу!

Он схватил кувалду и, как на приступ, ринулся на печь — спекшиеся кирпичи целыми глыбищами валились под его ударами в закопченное нутро печи, оттуда клубами взметалась к потолку бурая пыль.

Сергей сходил на кухню, принес ведро воды и вылил на печь. Мартынюк как ни в чем не бывало продолжал долбать кувалдой.

Печь была разрушена за час. Три с половиной часа у них ушло на переноску разбитой кладки. Когда подмели веничком последний мусор, радио на кухне объявило ровно одиннадцать вечера.

Старушка и девочка устраивались ночевать у соседей. Екатерина Викентьевна перенесла туда постели и кое-что из платяного шкафа. Сергей хотел предупредить ее, чтобы вытрясла вещи, прежде чем стелить, но язык не повернулся от усталости. Старушка зашла перед сном взглянуть на работу и, когда увидела пустоту вместо печи, ахнула и расплакалась. Потом стала рассказывать, как жила тут, в этой комнате, во время блокады, как много печь эта жрала дров, из-за чего пришлось заводить маленькую печурку с железной трубой в общий дымоход. Она показала на створку, закрывавшую отверстие в стене, и строгим голосом наказала дочери ни в коем случае не снимать створку и не замазывать дыру. Екатерина Викентьевна кое-как увела растроганную старушку и наконец вернулась с кошельком. Она все время была какой-то рассеянной, как бы в постоянной задумчивости, и вот теперь, отойдя к окну, вдруг застыла там молча, повернувшись спиной к Мартынюку и Сергею.

— Да, вот еще что, — сказала она, словно долго и много говорила перед этим, — я вас сразу не предупредила, вернее, не попросила. Может быть, вы уж заодно и пол тут заделали бы. А то как нам ходить — яма ведь.

— Нет, хозяйка, это другая работа, — отрезал Мартынюк.

— Ну ладно, ладно, — быстро согласилась она. — Значит, сколько я вам должна?

— Такие печи вынести — сто пятьдесят рублей, — не моргнув глазом сказал Мартынюк.

— Сколько?! — изумилась Екатерина Викентьевна. — Сколько, вы сказали?

Сергея передернуло: сто пятьдесят за вечер! Да еще с кого! Мартынюк перехватил его порывистое движение, желание вмешаться в разговор, сказал:

— Серега, дуй-ка во двор, оттащи железо в кучу, где металлолом, а то дворничихи завтра поднимут хай, хозяйке неприятность. А мы тут сейчас договоримся.

Сергей спустился во двор. Действительно, железная обшивка валялась возле кирпичной кучи, ее надо было оттащить в угол, под навес, где лежал металлический лом. От усталости он плохо соображал и все никак не мог вытянуть железо из-под груды кирпича. Когда он наконец отволок лист и бросил его под навес, из подъезда вышел Мартынюк. Тут же, под лампочкой, он отсчитал долю и вручил Сергею. Сергей, не проверяя, сунул деньги в карман.

Он спустился в метро на станции «Чернышевская». Почти пустая платформа, два-три человека. Яркий белый свет, блеск кафельной стены, красный прыгающий огонек на часах. Дуют теплые сквозняки, гудят эскалаторы.

Сергей сел на скамью, откинул голову к холодному мрамору. Глаза закрылись сами собой, поплыл, раскручиваясь в памяти, этот долгий трудный день. Кирпичи, швы, раствор, печь — работа до потемнения в глазах. Квартира профессора… и вдруг — вспомнил, достал из кармана куртки книжку: «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека».

А в кого превращается человек?

«Труд — источник всякого богатства, утверждают политикоэкономы… Много сотен тысячелетий тому назад, в еще не поддающийся точному определению промежуток времени того периода в развитии Земли, который геологи называют третичным, предположительно к концу этого периода, жила где-то в жарком поясе, — по всей вероятности, на обширном материке, ныне погруженном на дно Индийского океана, — необычайно высокоразвитая порода человекообразных обезьян… Они были сплошь покрыты волосами, имели бороды и остроконечные уши и жили стадами на деревьях…» Сергей перелистнул страницу: «Совершенно белые кошки с голубыми глазами всегда или почти всегда оказываются глухими. Постепенное усовершенствование человеческой руки…»