День милосердия

— Ох-хо-хо, — засмеялась она, чуть кривя потрескавшиеся губы. И только теперь она выпустила его руку и отошла от окна. — Входи.

В столярке стояли два верстака, лежали доски, рейки, брусья. На скамейках, на полу, под верстаками, полно было свежей сосновой стружки, прислоненные к стене, стояли свежесбитые лотки для раствора. Склад находился в другой комнате, попасть в которую можно было только из столярки.

Ирина запрыгнула на верстак, сунула руки в рукава телогрейки. Глаза ее искрились, лучились смехом.

— Говорят, тебе темно-вишневый лак нужен? — спросила она.

— Верно говорят.

— Много?

— Да пару банок надо. А что, есть?

— Есть, — сказала она таким тоном, что можно было понять: «есть, да не про вашу честь».

— Две банки? — придвинулся к ней Сергей.

— А хоть бы и две.

— Для меня бережешь?

— Не знаю, посмотрим на твое поведение.

— Что я должен сделать?

Сергей добрался до ее рук, теплых и маленьких, и крепко сжал. Глаза ее, остановившиеся на нем, разрешали, подбадривали, тянули к себе. Кровь зашумела, заиграла в нем, но кругом было полно людей, ходили и перекрикивались совсем рядом, и Сергей, торопясь, неловко обнял ее, скользом поцеловал в щеку. Ирина оттолкнула его и, спрыгнув с верстака, пошла к себе. Он направился было за ней, но она велела подождать и вскоре вынесла две банки, завернутые в бумагу.

— Ого! — воскликнул Сергей, принимая банки. — С меня причитается…

— Оформишь через бухгалтерию. Квитанцию — мне, для отчета.

— Ну, спасибо, Иринка, выручила, просто слов нет.

— Слов не надо, — сказала она со вздохом, — улыбайся почаще.

— Ладно, договорились, похохочем как-нибудь, — подмигнув ей, пообещал он.

Лак он решил немедля отнести к профессору, благо дом его был недалеко от нынешнего места работы, а то сопрут под шумок — ищи потом, свищи.

На звонок открыла Христина Афанасьевна. Она была в спортивном костюме, в брюках и курточке с красными стрелками на рукавах, в бежевом вязаном берете, лихо сидящем на макушке, — ну прямо девица-студентка, собравшаяся на воскресник.

— Ждем вас, Сережа. Мы уже готовы. — Она легко, вприпрыжку понеслась из прихожей в кухню, и Сергей, пошедший следом за ней, увидел, что, действительно, кухня была уже подготовлена к работе: освобождена стена, отодвинута газовая плита, пол застелен полиэтиленовой пленкой.

— Вы как, сейчас начнете? Может, перекусите? Борщ, картофель жареный с мясом, компот, — выпалила она единым духом.

— Нет-нет, спасибо, — предупредил Сергей, — я на минутку. Вот лак достал.

Христина Афанасьевна радостно заахала, схватила банку, понюхала ее, словно и в самом деле что-то понимала. Сергей поставил лак в угол прихожей и собрался было уходить, но тут выбежал Павлик, вцепился в него, повел на кухню, усадил за стол перед раскрытым журналом. Христина Афанасьевна застрожилась на него, но он словно не слышал, ткнул карандашом в кроссворд.

— Персонаж произведения Гоголя «Мертвые души». Бабушка называла тут всяких, но они не подходят. Давайте говорите, я буду считать буквы.

Сергей смущенно почесал затылок: хм, Гоголь, когда это было? В девятом? В восьмом? Уже четыре года после армии, два в армии да там два… Чичиков, что ли?

— Чичиков, — неуверенно сказал он.

— Фи, — разочарованно протянул Павлик, — этим Чичиковым бабушка уже все уши мне прочичиковала. Не подходит, длинный, семь букв, а надо пять.

— Я ему всех называла, — откликнулась из прихожей Христина Афанасьевна. Она гремела там пустой посудой. — Чичиков, Коробочка, Манилов, Собакевич, Ноздрев. Кто там еще?

Сергей поднял руки.

— Сдаюсь.

— Эх вы, лапша! — скривился мальчуган. У него были еще вопросы, и он тотчас сменил гнев на милость. — Ладно, а вот это: быстрое повторение музыкальных звуков. Семь букв. Последняя «о».

— Я ему говорю «стаккато», а он не хочет, — сказала Христина Афанасьевна, входя в кухню и как бы обращаясь к Сергею за поддержкой.

Павлик с плаксивым воплем замахал на нее.

— Какое «стаккато!» Стаккато — два «к», восемь букв. И потом стаккато совсем другое: короткий, сердитый звук. Когда мама рассердится, начинает колотить по клавишам, тогда стаккато.

— Колотить?! Павлуша! Как ты можешь так говорить про маму?

Христина Афанасьевна изобразила прямо-таки огорчение, но на Павлика это нисколько не подействовало.

— Колотит! Рассердится на меня или на папу и колотит, — упрямо повторил он и еще прибавил: — Она еще говорит: «Вас словами не проймешь, попробую музыкой».

Христина Афанасьевна принужденно рассмеялась, развела руками, — дескать, что взять с этого маленького дуралея? Павлик подергал Сергея за рукав, приглашая заняться кроссвордом.

Сергей сделал вид, будто пытается вспомнить это каверзное слово на семь букв, обозначающее быстрое повторение музыкальных звуков, но куда там — хоть всю жизнь думай…

— Нет, слушай, спроси что-нибудь попроще, про плавную музыку, — признался он. — А еще лучше, что-нибудь про технику.

Павлик посмотрел сочувственно, подумал, согласился.

— Хорошо, сейчас попроще. Вот! Величина, определяемая в математическом действии. Тоже семь букв, третья с конца — «м».