День милосердия

Сергей прищурился, с надеждой, как ученик, ожидающий подсказки, скосился на Христину Афанасьевну, стоявшую за спиной Павлика. Та испуганно замотала головой, закатила глаза, — дескать, сама ни в зуб ногой. Павлик напряженно следил за Сергеем. Его чуть раскосые, темные глаза настороженно дрожали за очками, становились все печальнее, тоскливее. Сдаться и просто сказать «не знаю» не хватало духу, отшучиваться же было нельзя, не тот случай. Сергей застонал, схватившись за щеку, но это было не смешно. Павлик опустил глаза.

— А это, — упавшим голосом сказал он, — денежная единица в Древней Руси?

Теперь уже не только Павлик, но и Христина Афанасьевна глядела на Сергея с мольбой: ну, выручи, назови денежную единицу Древней Руси, всего шесть букв, третья с конца «в». Это же так просто.

Сергей облизнул губы. Павлик, следивший за ним со страхом, вдруг всхлипнул, склонил голову, слезы закапали на журнал. Христина Афанасьевна, с закушенной губой и устремленными в потолок глазами, — так она усердно пыталась вспомнить! — кашлянула с досады, обняла Павлика.

— Ну, ну, Павлуша, потерпи. Не вспоминается. На языке вертится, а на зуб не попадает. Скоро дедушка придет, он тебе поможет.

— Да, скоро, — захныкал Павлик, — не скоро. У него лекция, а когда лекция, всегда долго.

— Мама скоро придет. Она тебе про быстрое повторение звуков скажет. А папа — про эту самую величину. Дедушка — про денежку. — Она вдруг замерла, даже зажмурилась от внезапно озарившего ее слова и, еще не веря себе, сдерживая радость, шевелила губами, считая буквы. — Гривна! Павлик, гривна!

Павлик тотчас деловито засопел, лег грудью на стол и с нетерпением, азартно заполнил клеточки словом «гривна». Бабушка ликовала, внук жадно шарил карандашом по вертикалям и горизонталям.

Сергей воспользовался моментом и, показав жестами Христине Афанасьевне, что ужасно торопится, но чтобы она, дескать, ни в коем случае не тревожила занятого Павлика, улизнул из кухни. «Вот пристал, очкарик!» — ругнул он мальчугана про себя и выскочил на площадку.

По дороге от профессора Сергей забежал в управление, заплатил в бухгалтерии за лак, предупредил Надюху, что достал и уже отнес лак и чтобы она не беспокоилась. Потом они вместе получили зарплату за апрель. Надюха была рада-радешенька: всего второй день, как начали собирать деньги, а уже вместе с обещанной Кузичевым сотней почти полтыщи! Если так пойдет и дальше, будет просто великолепно! Сергея разбирало искушение зайти к начальнику и парторгу: авось по две-три сотняшки и отвалится в долг, но он удержал себя, что-то подсказывало ему — не лезь!

Квитанцию за лак он сунул в записную книжку и какое-то время помнил про нее, что должен отдать Ирине, но, закрутившись в сутолоке дня, забыл и про квитанцию, и про Ирину.

Взбодренный, весь в думах и планах, он шел по тихой Моховой и вдруг увидел перед собой Екатерину Викентьевну с сетками, полными бутылок из-под молока. Она шла, понуро ссутулившись, в той же самой поношенной кофте, в которой была вчера вечером. Невольно, сам не зная отчего, он свернул в первую попавшуюся подворотню и пошел дворами в обход. Сердце его почему-то сильно билось, а на душе стало тускло и гадко. Он чувствовал нелепость этого крюка, но все шел и шел и не мог остановиться. На Литейном он закурил на ходу и, озираясь, словно за ним следили, торопливо двинулся к Неве. И тут как бы одним махом слетела с него какая-то оболочка, ему стало ясно, что он должен вернуться в тот вчерашний двор и что-то сказать Екатерине Викентьевне, сказать или сделать — там будет видно. Он швырнул сигарету в шарик-урну, точно попал в ее безобразный зев, и это, как ни странно, укрепило его решение. Он круто повернул назад, дошел до ближайшего молочного магазина и во дворе его, возле приемочного окошечка, увидел Екатерину Викентьевну. Она сдавала пустые бутылки, аккуратно вытаскивая одну за другой и ставя перед собой на небольшой выступающий подоконник.

Сергей подошел к ней, поздоровался. Узнав его, она испуганно отпрянула, выронила бутылку. Бутылка разбилась. Сергей кинулся было подбирать осколки, но тут же сообразил, что это нелепо.

— Извините, — пробормотал он, поднимаясь. — Ищу вас…

— Что вам надо? — проговорила она, хватаясь свободной рукой за горло будто в приступе удушья.

— Пол хочу вам сделать, пол у вас остался… Бесплатно, то есть вы уже заплатили, конечно…

— Нет, нет, — быстро сказала она, и лицо ее перекосилось. — Вы уже достаточно поработали вчера.

И это ее «поработали» больно задело Сергея. Екатерина Викентьевна отвернулась к окошку и снова принялась выставлять бутылки — руки ее тряслись, и бутылки цокали по обитому жестью подоконнику, когда она их устанавливала рядками друг за другом.

— Напрасно вы, — начал он, но стушевался, понимая, что вовсе не напрасно, и вдруг решительно сказал: — Хотите или нет, а пол я вам сделаю.

Она вынимала бутылку за бутылкой и даже не взглянула на него.