День милосердия

— У нас в деревне еще так говорили: лакома овца до соли, коза до воли, а Маша до любови, — сказал он, глянув сверху вниз на Ирину.

— Тошно тому, кто любит кого, а тошнее тому, кто не любит никого, — окая, пропела Ирина, вызвав смех и одобрение.

— Любит с оглядкой таракан за кадкой, — как бы подсказала Ирине тетя Зина. Она торжественно поднялась, дотянулась поверх Ирины до Сергея и, крепко обняв за шею, звучно поцеловала в губы. Кто-то прикрякнул под общий хохот.

— Вот это по-нашенски! Люблю, — сказала она, развозя кулаком слезу по щекам. — Вот это парень так парень! За твое счастье-здоровье!

Она выпила и, моргая глазами, задернутыми слезой, стала искать, чем закусить. К ней потянулись с грибами, огурчиками, мочеными яблоками. Она отмахнулась от закусок, вытерла рот ладонью, передернулась вся и вдруг запела сиплым, простуженным голосом: «Я у мамы одна, я у папы одна…»

От выпитого, от общего внимания горячее, веселее, озорное токами пошло по телу Сергея. Он тут свой, нужен, все смотрят с интересом, заботливо предлагают закусить, улыбаются, подмигивают. Иринино теплое плечо вжато в его плечо, ее рука нет-нет да и скользнет по его руке. Он как бы не слышит ее прикосновений, будто не замечает, но нутром вздрагивает от них.

Уже не было скованности за столом, уже пел и визжал магнитофон, и все гудели и качались, каждый сам по себе или в кучке. Уже кричали, не пора ли спеть песню, а какой-то парень, белобрысый, в роговых очках и с усиками, все спрашивал у Сергея через стол, как там у Сергея насчет работы, примут ли в звено каменщиков, если окончил финансово-экономический техникум. Сергей кричал ему, что не всякий годен на каменщика, что тут нужна крепкая рука и точный глаз, и еще характер — тоже. Парень прикладывал ладонь к уху, падал грудью в тарелку, но все равно ничего не слышал, и в конце концов разозленный Сергей послал его подальше.

Начались танцы, Ирина потянула Сергея из-за стола, от прилипчивого очкарика, который все хотел устроиться каменщиком и теперь, пересев поближе к Сергею, расспрашивал о заработках. Танцевали твист или нечто подобное: без обнимок, на расстоянии, с приседаниями и покачиваниями колен. В самый разгар танца, когда партнеры топтались напротив своих партнерш, Ирина вдруг подошла к Сергею с опущенными руками и приникла грудью к его груди. Он обнял ее, она скользнула ладошками по спине.

— Вон посмотри, — сказала она, показав глазами на девушку в бежевом брючном костюме, танцевавшую рядом с ними. — Мне к лицу будет?

Сергей не понял, вопросительно вскинул бровь. Ирина смущенно фыркнула, уткнулась ему в грудь.

— Про костюм я. С кем мне посоветоваться? Вот тебя и спрашиваю: мне подойдет? — И, глянув мельком ему в лицо, она сказала, натянуто улыбаясь: — Не думай, я за тряпками не гонюсь, но о таком костюмчике мечтаю. Уже сто пятьдесят накопила.

— Такой дорогой? — удивился Сергей, с любопытством приглядываясь к девушке в бежевом костюме.

— Импортный! Джерси!

— Я ничего не смыслю в этом, но вроде неплохой костюм, сидит ничего, да?

— На ней — да, а мне подойдет такой фасон?

Сергей шутливо, словно проверяя ее фигуру, крепко огладил ее талию ладонями. Ирина глубоко вздохнула, прижалась к нему.

Сменилась музыка, зазвучало старомодное танго. Выключили лампу. Заполыхал голубым мерцающим сиянием немо работающий телевизор. Бледно-серебристые сполохи заметались по потолку, по стенам, по отрешенным лицам танцующих.

— В третьей комнате Колька Хрымов, чернявый такой, электрик, — знаешь? Пристает, сволочь, — вдруг пожаловалась Ирина.

— Здесь он? — спросил Сергей.

— Ой, что я, дура, — спохватилась она, — не надо!

— Пошли!

— Сережа, не надо.

Он насильно вывел ее сквозь качающуюся толпу в коридор, и они пошли, крепко держась за руки. Сергей — впереди, за ним — Ирина. За дверьми соседних комнат гудели праздничные застолья: пели, плясали, хлопали в ладоши, колотили каблуками. Сергей посмотрел на часы, но время не запечатлелось в памяти. «А, все одно, — решил Сергей, — семь бед, один ответ, самое главное сейчас вразумить, — именно это слово главенствовало в голове, — вразумить вшивого электрика Хрымова».

Сергей рванул дверь с номером «3» — в сизом дыму за столом сидела чинная компания, парни и девушки пили-ели, говорили о чем-то, звучала музыка.

— Хрымов! — крикнул Сергей, и все обернулись, замерев на полуслове. — Хрымов! На выход! Телеграмма.

Из-за стола поднялся рослый чернявый парень, с завитыми пышными волосами и красными мокрыми губами. Сергей отступил в коридор.

— Ну, — сказал Хрымов, протягивая ладонь, — где телеграмма?

Ловким перехватом, армейским самбистским приемом Сергей завернул ему руку за спину и, поднажав так, что Хрымов охнул, строго сказал:

— Телеграмма такая: если будешь вязаться к ней, липнуть, схлопочешь. Знаешь, иногда корзины с кулаками падают, так вот, имей в виду, одна — твоя. Принял? Текст принял?

— М-м-м, — промычал Хрымов невнятно, но все же более-менее утвердительно.