День милосердия

Тревожное чувство не покидало Надюху, ей казалось, будто вот-вот случится что-то ужасное, непоправимое, если она не будет действовать. В тот же вечер она решилась и во время ужина завела с Христиной Афанасьевной осторожный разговор. Начала издалека, рассказала про свое детство, про суровый нрав отца, про вечные нехватки в доме, про нынешний узел, который никак не распутать самим, собственными силами. Христина Афанасьевна слушала внимательно, сочувственно поддакивала, сокрушенно вздыхала. Видно, она уже догадывалась, куда клонится разговор, потому что, когда Надюха приумолкла, печально поджав губы и не решаясь обратиться с такой, казалось бы, естественной теперь просьбой дать аванс, предложила сама:

— Надюша, я, право, не знаю, как вам сказать, чтобы не обидеть невзначай, но, может быть, именно сейчас вам нужны деньги?

Надюха так и встрепенулась от ее слов, в благодарном порыве схватила ее руку, стиснула.

— Христина Афанасьевна! — воскликнула она. — Вы такая, такая… Спасибо вам!

— Подождите, я позову Сашу, — сказала Христина Афанасьевна. — Я почти не выхожу, неважно себя чувствую. На нем сейчас все закупки.

Она поднялась из-за стола, вышла из кухни. Вскоре вернулась, вслед за ней вошел в кухню Александр. Он весь вечер сидел в кабинете, Надюха впервые увидела его теперь.

— Вы хотите получить аванс? — напрямую, без обиняков спросил он, глядя на Надюху.

— Да, если можно, — спокойно ответила она, ощущая внезапный прилив решимости, уверенная в своем праве.

— Строго говоря, положено так: вы нам работу, мы вам расчет, — сказал он не моргнув глазом.

— Саша, — с мягким укором напомнила Христина Афанасьевна.

— Нам срочно нужны деньги, — отчеканила Надюха, не отводя взгляда.

— Ну хорошо, — согласился он. — Сколько, вы считаете, должен я вам дать?

— Двести рублей, — отрубила Надюха.

Ни единая жилка не дрогнула на лице Александра, он молча вынул из заднего кармана брюк туго набитый бумажник, молча отсчитал десятками два раза по десять, причем, отсчитывая, клал деньги перед Надюхой двумя стопками, как опытный кассир в кассе, чтобы было видно и наглядно: две стопки по десять десяток.

— Все? — спросил он, повернувшись к Христине Афанасьевне.

Та кивнула, и он тотчас ушел в кабинет. Когда скрипнула резко прикрытая дверь кабинета, Надюха, словно очнувшись от дурного сна, замотала головой от внезапной боли в висках.

Христина Афанасьевна тяжело вздохнула. С болезненной улыбкой на осунувшемся лице она села напротив Надюхи. Помассировав кожу на лбу и под глазами, она отвела руки, вскинула голову, сказала:

— Все хорошо, Надюша! Не обращайте внимания. У каждого свои странности. Он у нас в бабушку…

Надюха собирала деньги, и руки ее мелко дрожали. Она никак не могла сообразить, сколько же теперь, с этими двумя сотнями, набиралось у них денег: то ли тысяча семьсот пятьдесят, то ли на сотню больше. И только дома, собрав все деньги и пересчитав их, она вспомнила, что сто рублей они вернули Майе Чекмаревой, поэтому всего набиралось пока что тысяча семьсот пятьдесят рублей.

19

Из Череповца Сергей вернулся двадцать пятого мая, поздно вечером.

Выглядел он отдохнувшим, посвежевшим. Он даже чуть загорел, и от него, когда он обнял Надюху, пахнуло вином. Надюха была так рада, так истосковалась по нему, что не отходила от него ни на шаг. Сергей тоже был рад, но и обеспокоен состоянием жены: опять у нее руки от предплечья и выше покрыты густой сыпью, а в глазах усталость.

Перед ужином Сергей вытащил из чемодана кофемолку и бутылку коньяка — подарки Димки Шакаряна. Вынул и приз, транзисторный приемник «Сокол», полученный за третье место. Первые два, как сказал он, «уплыли из-под самого носа». Надюха смеялась, счастливая, разглядывала подарки, крутила приемничек, и он пищал, заливался музыкой — работал отлично на всех диапазонах. Надюхе все было интересно: и где он там жил, и что за ребята были на слете, и как проводились соревнования, и кто обошел его и взял первое и второе места.

— Наверняка Димка Шакарян, — предположила она, но Сергей, к ее удивлению, покачал головой:

— В том-то и фокус, что и меня, и Димку обошел Егор Алендеев. Чуваш, из Чебоксар. Молчаливый такой, тихий, не пьет, не курит. Все ходил, посматривал, на пробах не вырывался — хитрый, как бес. Мы с Димкой орем, гудим на весь поселок, выкладываемся на пробах, а он все в сторонке. Засек все наши приемы, на ус намотал и в последний день выдал: на двадцать пять кирпичей обошел Димку, а Димка — меня на шесть кирпичей. При одном и том же отличном качестве. Так что премия, две сотни, — Алендееву, а нам с Димкой — по транзистору.

— Вы, наверное, на контролерш заглядывались с Димкой, — подъела его Надюха, стараясь говорить легко, шутливо, и это ей удалось: Сергей не заметил скрытой тревоги.

— Ага, — охотно подхватил он, — там такие комсомолочки были — дети разных народов… Как посмотришь, так кирпичи из рук вываливаются.

— Такие некрасивые?

— Наоборот!

— Ага, значит, я права!

— Как всегда…