День милосердия

Четвертый трансформатор на станции годами стоял без всякого употребления. Его дотошно проверяли при ежегодных осмотрах, меняли масло, чистили контакты, и он всегда был готов к включению, но, как выяснил Федор из записей в оперативном журнале, за последние несколько лет ни разу не включался. Вот его-то и решил Федор использовать вместо леспромхозовского питпункта, подключив его к главному, работающему трансформатору.

Федор хоть и не был большим докой в электрических расчетах, но тут, загоревшись, набрал в управлении книжек, определил коэффициенты трансформации, проверил сечение проводов линии на новые токи, и все у него получалось на бумаге ладно и складно. Правда, на сборках в леспромхозе выходило по напряжению чуть меньше, чем положено было, но он по опыту знал — не велика разница, моторы потянут.

Когда на подстанции появился Иван, Федор рассказал ему о своей затее. Тот прикинул, набросал расчетец и моментально вывел экономию — давай, говорит, подадим рацпредложение, премию получим. Федор еще по заводу знал, как связываться с БРИЗом — замусолят, замучают разными бумажками, больше не захочешь. Иван тогда заметно охладел, а Федор, наоборот, еще больше распалился.

Дело-то было нехитрое: одно переключение сделать на самой подстанции да одно — на леспромхозовском питпункте. Нехитрое, но не простое. Федор был монтером дисциплинированным, знал строжайший порядок работ на подстанции: только по нарядам, только по разрешению. Пришлось обращаться к начальству — начальство почесало затылок, хмыкнуло, промычало что-то невнятное и сказало: «Ладно, посмотрим». Федор понял это как одобрение, зашел к диспетчеру, выписал наряд на производство работ и, договорившись с Коблашовым, не откладывая, взялся за переключение. За день все было сделано, и к вечеру Федор включил новую, свою схему. По этому поводу была выпита с Коблашовым и Иваном бутылочка, схема обмыта, и Федор, пожалуй, впервые в жизни пел за компанию песни.

Не прошло и недели, как на подстанцию нагрянуло начальство: «Кто позволил? Почему своевольничаешь?» Федор — то, се, вы же разрешили. «Ничего подобного! Не было разрешения!» — «Ну так разрешите, линия же работает, все в норме». — «Не положено такое подключение, не по правилам». — «Там люди мучаются без света, оборудование простаивает». — «Пусть они и думают, а нам так не положено!»

Тут же собственноручно отключил начальник схему Федора, сделал грозную запись в журнале, а на другой день привезли на подстанцию разгромный приказ: Пигареву — строгий выговор с лишением премии, диспетчеру — выговор, линейному инженеру — выговор. Всех строго предупредить, у всех провести внеочередную проверку знаний Правил технической эксплуатации…

«Ну, что тебе говорил! — сказал Иван не без злорадства. — Тут только один путь — рацпредложение». И Федор согласился. Иван, как более грамотный и шустрый, нарисовал схему, составил текст, приложил расчеты — Федор только расписался.

Федора и раньше уже покручивало, поламывало в груди, а после приказа он совсем слег, словно подломилась в нем какая-то последняя хрупкая решеточка, которая сдерживала болезнь. Три месяца, считай, провалялся по разным больницам, и вот, через три месяца вышло решение по рацпредложению. Надо бы срочно делать схему, а он лежит пластом — ни рукой, ни ногой…

— Схему надо делать, — сказал он Ивану.

— Завтра начнем. Я же тебе только что сказал: бригада приедет, я — наблюдающий.

Иван посидел еще, молча, задумавшись, кивая про себя, встал и, похлопав Федора по острому, выпирающему плечу, ушел.

Федор закрыл глаза и снова постепенно погрузился в прошлую свою жизнь, в пестрые обрывки дней.

…Давным-давно, когда простые одуванчики казались высоченными, чуть ли не до плеч, а на ступеньки крыльца приходилось карабкаться на четвереньках, появилась в их дворе большая черная собака Боска. Она громко лаяла, скалила острые зубы и казалась Федору очень страшной. И вот однажды он остался в доме один, сидел на полу, складывал из бабок разные фигуры. Вдруг дверь приоткрылась, и в избу вошла Боска. В пасти она держала что-то черное, маленькое, шевелящееся. Он оцепенел от страха, а Боска подошла к нему и положила на пол щенка, крохотного, еще слепого, жалобно попискивающего. Она лизнула его, поурчала тихо и ушла, но вскоре вернулась с другим щенком. Этот был еще меньше, еще беспомощней. Она оставила и этого возле Федора, а сама опять ушла и снова вернулась, с третьим щенком. Так она принесла всех пятерых щенят и улеглась рядом с Федором, положив свою морду ему на ноги. Страх прошел — изумление, радость заполнили его сердце. Он взял Боску за уши и, наклонившись, прижался к ней. Она лизнула его в щеку — счастливый, он засмеялся, принялся тискать ее, гладить, чесать за ушами…

3