День милосердия

— Да ну, мама, уж второй год как в армии, под Ленинградом служит. На будущий год, к лету, отпустят.

— Верно, верно, доченька, говорила ты мне, говорила. Запамятовала. Вот какая старая у тебя мать. Ишь, про внука забыла, ой-ёй-ёй, никуда не годная.

Улыбаясь и покачивая головой со слипшимися, влажными еще волосами, белыми и тонкими, мать глядела через окно вдаль, и глаза ее поблескивали от навернувшейся слезы.

— Это сколь же годков-то не виделись? — спросила она и принялась высчитывать. — Юркею двенадцать в сентябре. Томаре — десятый, это что же, Юркей со второго годика, нет, однако, с трех, с трех Юркей у меня, а Томаре и годочка не было. Нет, не осилить, голова не робит.

— Да в позапрошлом году привозила я Валерия. Он восьмилетку кончил, сезон прицепщиком отработал, а на Новый год со мной приезжал. Еще карамелек тебе мягких в коробке круглой преподнес. Ну, вспомнила?

— Верно, верно, — радостно закивала старуха. — В коробке круглой… Ну, ну, припоминаю. Конфекты-то Юркей выпотаскал, ну да бог с ним, робенок. А коробку-то исстригли, ножницами исстригли…

— А Лерика-то помнишь?

— А как же, по-о-омню, тихо́й, хороший хлопец. Все молчком, молчком, с улыбочкой. Да, Олена, поезжай к сыну, поговори. Обскажи все про мужика своего: путный, мол, до-обрый. Они, дети-то, добрых любят. Поезжай. И сердечко-то обмякнет, отпустит сердце-то.

— Да уж и так полегчало, — призналась Олена и впервые за много дней рассмеялась. — Ох, мамка, мамочка, зачем ты меня девкой родила?

— А ить не загадаешь. Кого бог пошлет, с тем и маешься, — тоже засмеялась старуха.

Зазвенел дверной звонок. Олена пошла, открыла. Ворвался запыхавшийся, словно очумелый, Юрка. Кинул портфель в угол, метнулся на кухню, припал к крану. Олена с улыбкой следила за ним, он поглядывал на нее, не отрываясь от струи, подмигивал и кривлялся. Наконец он отпал от крана и, шумно выдохнув, прокричал:

— Здравия желаю, тетя Оня!

Олена притянула его за чубчик, поцеловала в лоб, в щеки. Он вырвался, схватил с хлебницы горсть печенья, отбежал к двери.

— Вечно с поцелуями со своими.

— Я же тетка тебе, нельзя разве? — смеялась Олена.

— Тетка! Раз тетка, подарки должна дарить. Каску немецкую привезла? Ага, по глазам вижу, забыла. Опять, поди, этих грибов соленых-слоеных да варенья? Че, у вас там ничего другого не водится? Зайца бы привезла или медвежонка. Ладно, бегу. У нас металлолом сегодня. Явка строго обязательна. Кого не было — бац! — кол по труду.

— Юркей! Поди поешь! — крикнула из кухни старуха.

— Юркей! — передразнил ее Юрка. — Старуха Шапокляк!

— Да как же так на бабушку? — начала его журить Олена, но Юрка скользнул за дверь — и был таков. На площадке грохнула дверца лифта, натужно загудел мотор.

«Каску немецкую, надо же, вспомнил», — удивилась Олена. В прошлом году рассказывала, как Лерик корчевал лес и выковырнул плугом заржавленное ружье и немецкую каску, прямо как новенькую. Сколько лет в земле и так сохранилась — уму непостижимо! Вот Юрка и пристал: привези да привези. Пообещала привезти и, конечно, забыла. Куда она задевалась?.. А ружье Лерик в огороде воткнул — для пугала. Так и торчит по сей день.

Олена вернулась на кухню. Мать подремывала над стаканом, поклевывала носом, похрапывала. Олена взбила подушку, расправила постель, тронула мать за плечо.

— Мама, а мам, ляжь поспи, а я пойду в комнате прилягу.

— Ой, и правда, разморило.

Старуха перебралась на раскладушку, улеглась с блаженным лицом.

Олена ушла в комнату. Почти ничего тут не переменилось за год, добавилась лишь Томушкина тахтишка, выставленная из маленькой комнаты, да на шкафу засела белая плюшевая собака с отвислыми ушами. А в остальном все то же: телевизор, раздвижной диван, круглый стол, клеенка со сливами, желтые обои ромбиками, холщовые шторы-задергушки на белых алюминиевых палках. Да и в маленькой комнате без перемен: кровать, столик с зеркалом, ковер на стене. Никаких обнов за год. А ведь Клавдия — маляр, Егор — паркетчик, бешеные деньги, по деревенским понятиям, зашибают. И не пьют вроде, не транжирят. У Егора язва, как выпьет — на другой день корчится. Клавдия — та не прочь, но одна тоже не будет, за компанию — да, поддаст так, что пыль до потолка. Куда ж они деньги девают? Отпуска все тут, в Москве, проводят, халтуру гонят, заказов выше головы. Изредка к его родителям съездят под Вологду, за грибами, за ягодами, а так все в работе. Не шикуют, нарядов особых нет.