Однако после этого она оказалась в другом месте. Мгновенно резанула слух абсолютная тишина. Нечастые факелы на голых известняковых стенах позволили понять, где она находится. Марина обернулась и увидела серую металлическую дверь, подобную той, которая была неподалеку от мраморных колонн с названиями океанов. На двери висела табличка:
Марина толкнула ее. Дневной свет, колонны с дельфинами и желтая тропинка подтвердили, что она несильно удалилась от прежней позиции.
— Дверь открывается только наружу. Значит, выйти можно через дверь, а войти в посольство — лишь с помощью трезубца и пропуска, — сказала она.
Марина с радостью вышмыгнула бы, но понимала, что не для этого браслет закинул ее сюда. Недаром она повстречала человека, привевшего ее в посольство. Не пляж браслет собирался показать ей. На пляже она просто встретила того, кто помог попасть за дверь посольства.
Пирата и его хозяина больше не было рядом, ей пришлось самостоятельно прокладывать маршрут. Она закрыла дверь, посмотрела в темную даль туннеля и поежилась. В памяти всплыли не слишком восхитительные 25 часов, проведенные в одесских катакомбах заблудившейся семилетней Мариной Завальской.
— Сейчас я сплю. Даже если заблужусь, всё закончится после пробуждения, — она сделала глубокий вдох и с полминуты рассматривала ноздреватые желтые стены, освещенные пламенем факелов.
Она сделала шаг, затем второй и побрела по расширявшемуся туннелю. Марина прошла немного, и коридор начал сужаться. От спертого воздуха, душной давящей полутьмы и пугающих детских воспоминаний слегка кружилась голова. Марина не останавливалась, так как знала, что в случае остановки либо застрянет в ступоре и страхе, либо побежит к выходу и не найдет посольство.
— Посольство… как его тут найти? Пока что выглядит как обычная катакомба, — сказала она. — Может, я не вижу посольства, потому что у меня нет пропуска?
«Тогда нет смысла бродить здесь и можно вернуться на улицу, — подумала она и добавила: — Конечно, я ищу предлог, чтобы не идти дальше».
Коридор вел прямо, никуда не разветвляясь. Изредка пласты ракушечника нависали выступами с потолка. На стенах кое-где виднелись рисунки — одни были высечены, а другие — изображены с помощью то ли мелков, то ли чего-то наподобие мелков. Единого стиля росписи не имели. Люди, корабль, солнце, серп и молот, признание в любви Одессе, что-то напоминающее икону, деревья, кошка — всё вперемешку, и рисунки явно выполнялись разными авторами.
Марина дошла до конца прохода и уперлась в тупик. На громадной ракушечниковой плите был выведен текст на русском.
—
—
—
—
—
—
Внизу под текстом к стене крепился золоченый трезубец. Марина опасливо глядела на него, не решаясь нажать.
— Я пришла сюда, чтобы узнать что-то. Я могу снять браслет, сон закончится, и я проснусь. Ничего страшного не случится, я не заблужусь, — сказала она, тяжело дыша.
Она надавила на трезубец. Стена с надписью и плита, на которой Марина стояла, сделали разворот. От неожиданности Марина взвизгнула и оказалась за стеной. Перед ней возник щит с другими надписями. Текст каждой строки был написан на русском и ниже продублирован подводными иероглифами.
—
—