День отдыха на фронте

Вся начинка "служебного помещения" — нежная, состоящая из нагревательных трубок, змеевиков, приборов, сотен соединений, хрупких перемычек, ярких медных и алюминиевых проводов, деревянных и эбонитовых прокладок, из множества других деталей, в том числе и отлитых из стекла, была превращена в гору битого, изрубленного в крошки, ни на что не годного мусора.

Итог был печальный — вести борьбу с насекомыми, готовыми уничтожить человека или довести его до бешенства, было нечем.

Было много дыр и в самой камере прожарки, залатать их можно было только в стационарной мастерской, где и автоген есть, и электрическая сварка со специальными электродами, и хороший металл для заплат…

Здесь же, в расположении хозяйства Симоняка, максимум, что можно было найти — кусок ржавого железа, пару гвоздей, зубило и затупившиеся портновские ножницы.

Некоторое время лейтенант сидел на полу "служебного помещения" неподвижно, молчал подавленно, потом поднялся, выбрался наружу.

— Ну что? — не замедлил подступить к нему капитан-хозяйственник.

— Плохо дело. Жарильную камеру надо делать заново. Со всем приводным хозяйством, — он машинально тронул лицо, и на щеке остался черный след — едкая гарь к коже прилипла мертво, но Никанор Петрович этого не почувствовал.

— И что, даже помыться не удастся? — спросил капитан, сощурив один глаз, будто собирался стрелять из снайперской винтовки.

Крылов все понял, по-школярски пошмыгал носом. Он ощущал себя виноватым, хотя в чем он был виноват? В том, что на его машинах не стояли зенитные пулеметы, которыми можно было бы отогнать воздушного стервятника?

Но как знал лейтенант, зенитных пулеметов не хватает даже для охраны мостов, штабов, заводов и вообще важных объектов, без которых немыслима жизнь Ленинградского фронта…

— Чего молчишь, лейтенант?

— Помыть мы вас помоем обязательно, — всю дивизию, это вопрос времени, а вот от вшей избавить не сможем — оборудование погибло.

Жизнерадостное выражение стекло с лица капитана, будто вода, он поугрюмел. Крылову показалось: сейчас хозяйственник сорвется и бросит в сердцах: "Лучше бы вы сами погибли, а не оборудование!"

— Генерал у нас горячий, — после полутораминутной длинной паузы проговорил капитан, — скандалить будет, — он вздохнул, левая щека у него нервно дернулась — видать, нелады были со здоровьем. — Как бы он за свой "парабеллум" не схватился. — Присел на корточки, словно бы у него ослабли ноги.

Сидя на корточках, капитан продышался, краснота, возникшая у него на лице, исчезла, взгляд поспокойней.

Через минуту он скрылся за дверью дома, у которого стоял часовой.

В природе тем временем что-то отмякло, потеплело, запахло талым снегом, ожившими почками, воздух обрел печальный лиловый цвет — весна находилась совсем рядом, настоящая календарная весна, широкая, добрая, в которой может раствориться даже дух войны.

Но Крылову было не до весны и талого снега. Он выбрал круглый, большой, основательно обсушенный солнцем взгорбок, хранящий тепло прямых лучей, длинную ложбину под ним, со стороны озера защищенную камнями, будто крепостным валом, и велел ставить палатки.

Как и положено — все три, большие, прочные, видавшие виды, украшенные заплатами, — каждый осколочный или пулевой пробой дядя Митяй Тесля со своим напарником-белорусом тщательно заделывали, к озеру перекинули шланг, — хорошей водой они запитаются сегодня, целебной, сдобренной разными минеральными солями.

Соли в здешней воде водятся мягкие, тело солдатское царапать не будут, помогут отмыть любую грязь, даже если она была впечатана в кожу взрывной волной.

Приготовления Крылов начал заранее, поскольку считал — времени у него в обрез, в палаточной бане должны будут вымыться все бойцы, которые пойдут в наступление, — и это надо было успеть сделать.

Капитан-хозяйственник, скрывшийся за дверью штаба, не появлялся — видать, важные дела решал с самим генералом Симоняком.

Вольт отвечал за первую палатку, самую грязную, в которой солдаты будут раздеваться и складывать завшивленную одежду в железные противни, а противни… Противни должны были уйти в прожарочный шкаф, раскуроченный "мессершмиттами". Крылов хоть и суетился со всеми, устанавливая палатки, а лицо у него было серым от заботы — не знал еще, как будет прожаривать одежду, и вообще, будут ли они этим заниматься?

Первую палатку обычно ставили на шести железных кольях, которые не только в любую землю или в глиняный пласт влезали, но и в камень — в щели, свищи, промоины, а вот вторую палатку, самую главную, банную, ставили уже на шестнадцати колах, надежно, чтобы матерчатое сооружение это не завалилось, стояло прочно, и за ее установкой командир следил лично, более того, часть металлических костылей вбивал сам, не стеснялся помахать кувалдой.

Несмотря на воробьиные размеры и тонкие руки с музыкальными пальцами, Куликов был жилистый и с кувалдой справлялся не хуже рядового Кожемяки, с детства воспитанного на тяжком крестьянском труде. Вот тебе и доцент — белая кость, ученая поступь…