День отдыха на фронте

Одна была, по мнению Чигодина, совсем старая, пора на погост, хотя возраст у нее вряд ли был более сорока, с прядями седых прямых волос, вторая — помоложе, с внимательными серыми глазами и горькими морщинами, пролегшими в углах рта, а третья… Третья была цыганка, в возрасте которой вряд ли сам черт сумеет разобраться: вроде бы молодая и в ту же пору — не совсем молодая… Глаза, например, молодые, а губы, хоть и яркие, но в морщинах, — губы были старые. Вот и разбирайся, молодая она или старая? Без двух, а то и трех наркомовских паек не разберешься.

Лицо у цыганки было печальным, — а Чигодин никогда не видел печальных цыган, и это его удивило… Видать, тень от какого-то горя сидела у нее в душе, мешала дышать.

Темные руки цыганки были заскорузлыми, с жесткой, почти одеревеневшей кожей на пальцах, видно было, что жизнь эта женщина вела не праздную, понять ее было несложно, — Чигодин это понял и проникся к цыганке уважением.

Как старший по воинскому званию он поднялся, повел рукой вокруг себя:

— Садитесь, пожалуйста, гостями будете.

— Гостевать нам некогда, сынок, — проговорила старшая из пришедших, — к зиме надо готовиться. Если не приготовимся — помрем в холода. Зима у нас бывает такая, что кожа на пятках лопается. — Она огляделась. — Раньше на этом болоте было много диких уток… И что интересно — селезни ихние все время наших домашних уток старались увести. А сейчас ни одной утчонки… Неужто улетели?

— Нашей вины в этом нет, уток мы не видели. — Чигодин не знал, что предложить гостьям, развел руки в стороны, поклонился пришедшим. — Угощайтесь печеной картошкой. Мы с моим товарищем, — он покосился на Савелова, — мы даже детство свое вспомнили…

— Да-да, — поддакнул своему напарнику Савелов, — так вкусно ели картошку только в детстве, — губы его тронула смущенная, какая-то несмелая улыбка.

Чигодин удивился тому, что напарник его заговорил, обычно он предпочитал молчать, — думал о чем-то своем, либо вслушивался в пространство, словно бы хотел засечь там знакомый голос. Савелов скучал по своим домашним, особенно по детям, он уже полтора года находился на фронте, дважды был ранен, но до сих пор не мог отвыкнуть от небольшого домика своего, выкрашенного перед войной в защитный цвет, от четырех детишек — Ваньки, Петьки, Варьки и Алены, от жены своей Евдокии Сергеевны… Он до сих пор находился с ними.

— Картошка у нас у самих есть, — сказала старшая гостья, — земля здешняя, спасибо, не обижает, только вот какая штука: на тридцать семь домов, в которых ныне живут люди, ни одного мужика нет, никого не осталось, даже мальчишек нет, — всех забрала война. Хозяина этого огорода, — она пристукнула старым брезентовым полуботинком по земле, — последнего мужчину в Горшках, семидесятисемилетнего Струка Егора Ивановича за полтора месяца до вашего прихода убили немцы… Как же нам куковать дальше без мужчин, а?

Этого Чигодин не знал. Вопросительно приподнял плечи. Савелов тоже не знал и тоже приподнял плечи: одно плечо, левое, — повыше, второе, правое, на котором всегда висела тяжелая трехлинейка, оттянутое, — ниже.

— Мы вот чего хотим, — продолжила свою речь старшая гостья, — хотим обратиться к вашим командирам… — Она замялась на мгновение, похоже, не знала, не определилась еще, как, какими словами сформулировать свою просьбу. — В общем, решили обратиться к командирам, чтобы в деревне нашей оставили хотя бы одного солдата. Иначе все мы погибнем, вся наша бабская деревня, это совершенно точно. — Гостья закашлялась, сжала губы в горсть, глянула повелительно на своих спутниц — то ли требовала, чтобы они тоже высказались по "наболевшему вопросу", то ли, наоборот, окорачивала их: мол, сама, без всякой помощи справлюсь с общественным заданием, обтерла пальцами губы и добавила с пронзительной напористостью, внезапно натекшей в голос: — Так что, товарищи мужчины, выбирайте, кто из вас останется в деревне Горшки? Конечно же, лучше, если останется молодой… — Она оценивающим взором окинула Чигодина с головы до ног, потом перевела взгляд на Савелова.

— Это как, это как? — обеспокоенно забормотал Чигодин, отрицательно мотая головой. — Нет, это не получится.

— Почему не получится? Красная Армия отдала на съедение немцам, скормила им всех наших мужиков, так что она должна восстановить нам поголовье… Обязана просто! Уверена — все получится, товарищ хороший, вот увидите!

Чигодин перестал мотать головой, взгляд у него был удивленным: надо же, как у тетки все просто и легко, — все равно что дополнительную порцию кирзухи с салом съесть… А все очень непросто.

— Нет, нет, — пробормотал Чигодин ошеломленно, — так нельзя, не положено!

— Ну, если начальство ваше заявит, что не положено, то мы одного из вас выкрадем. За ноги, за руки и под прикрытием кустов — в ближайшую хату.

— Ты уж совсем Красную Армию запужала, Федотовна, — густым басом упрекнула старшую цыганка.