День отдыха на фронте

Слышал Чигодин от кого-то из старых солдат, воевавших еще в Первую мировую, что на фронте надо избегать две вещи: нельзя фотографироваться — это раз, и два — не испытывать свою судьбу гаданием. Второе очень вредно для здоровья, скажем так… Совет, конечно, ценный, его нужно иметь в виду, но и другие советы нельзя выпускать из вида. Чигодин подумал, подумал и протянул цыганке ладонь.

— О-о, у тебя будет долгая жизнь, молодой-хороший, — с ходу зацепившись за главную линию, рассекавшую чигодинскую ладонь почти пополам, уважительно произнесла она. — Это главное, все остальное для тебя, я думаю, неинтересно, — тут цыганка внезапно откинула голову назад, всмотрелась в Чигодина словно бы издали, с большого расстояния. — Будет у тебя, солдатик, один случай, один за всю твою войну, и вообще за всю твою жизнь, когда ты должен будешь погибнуть, — на все сто процентов, между прочим, должен, но ты не погибнешь.

— Что за случай? — неожиданно встревожившись, вскинулся Чигодин.

— Если бы я знала, предупредила бы специально, но ни линии ладони, ни карты этого не говорят. Единственное, что могу тебе сказать — опасайся пламени, взрывов, вообще любого огня, — будь аккуратен, и долгая жизнь тебе будет обеспечена.

Конечно, на предсказания цыганки можно было бы не обращать внимания — вообще никакого, вот ведь как, но Чигодин побаивался гадалок с детства, считал их явлением потусторонних сил и предупреждающие слова смуглой черноглазой женщины запомнил, они врезались в память, будто твердые буквы, впечатанные в некий мягкий материал… А материал этот податливый, способен приспособиться к судьбе любого человека, даже прилепиться к телу, и помрачнел.

Где-то далеко грохнуло орудие крупного калибра, от звукового удара дрогнула земля, небо зашевелилось, и тяжелый снаряд неспешно покатил по воздуху на немецкую сторону… Через несколько мгновений сделалось тихо.

Пахло осенью, болотной мокретью, прелой травой, чем-то еще, присущим только болоту, Чигодин не знал этому названия, а думать над чем-то в столь редкий день отдыха (на фронте таких дней почти не бывает) совсем не хотелось.

Пусть мозги малость отдохнут, из ушей высыплется часть застрявших там писклявых звуков морзянки, виски перестанет сдавливать пространство, которое надо постоянно слушать, обращать внимание на каждый всхлип и шорох…

Савелов вытянул голову — не раздастся ли второй выстрел дальнобойного орудия, пожевал губами, потом ковырнул пальцем в ухе, словно бы плохо слышал, — нет, выстрел не раздался, и Савелов вновь вобрался в самого себя.

Деревенская делегация, которую Савелов на свой лад назвал депутацией — красиво, в общем-то, — удалась, женщины ушли, лишь цыганка обернулась, на ходу перекрестила двух солдат, сидевших у слабо дымящегося костра, и исчезла… Чтобы выжить, женщины эти будут ловить солдат из других частей, заманивать к себе — и, глядишь, где-нибудь, с кем-нибудь, что-нибудь и получится…

Хотя вряд ли…

Недалеко от костра проползла гладкая черная змея, блестящая, словно бы ее надраили качественным офицерским гуталином, остановившись на несколько мгновений, заинтересованно замерла на миг и поползла дальше.

— Гадюка, — определил Савелов.

— Гадюка? Гадюки же бывают совсем иного колера — серые, бежевые, коричневые с рисунком по всему телу, а эта черная, как полковничий сапог… И — гладкая.

— На болоте, как правило, водятся черные гадюки, причем по большей части — только они, а землистые, с квадратным рисунком, серые и бежевые — в местах сухих, где воды иногда нет вообще.

Вдали снова обозначилось орудие, громыхнуло, заставив задрожать небо, небольшие плоские облака, ползущие по выцветшему пространству, дернулись, словно бы подбитые ветром, разом очутились у горизонта, а над болотом, над пятаком земли, где уже начал остывать костер с печеной картошкой, над тощим лесом, съеденным топью, басовито гудя, прополз тяжелый "чемодан".

Чигодину показалось, что снаряд можно было увидеть невооруженным глазом, но это был обман, — самого себя вообще обманывать легко, скорость у снаряда-чемодана была высокая, не уследить, а глаз человеческий — прибор очень несовершенный. На этот раз мигом пропало ощущение безмятежности, снаряд, ушедший в немецкие тылы, все уволок с собою, в том числе и тишину, облюбованную болотными обитателями.

Напарник Чигодина, сгорбившийся над костром, стремительно выпрямился, словно бы получил заряд молодой бодрости, вскинул руку в командном движении:

— А не пора ли и нам собираться в дорогу?

— Еще не пора, Савелов… Погоди немного. Жалко, шинелей наших нет с нами, можно было бы поспать немного, — Чигодин выбросил руки в стороны, сладко похрустел костями.

— И без шинели можно обойтись, резики нарвать, куги — очень хорошая постель получится.

— Резика и куга — это слишком жестко, вся задница будет в порезах, — Чигодин засмеялся, повертел головой, — у резики, вон, и название соответственное, чуешь? Не знаешь ты природу, Савелов!